Храм Фортуны II

Короткими резкими командами Ульфганг подгонял своих людей, и так почти бежавших.

— Скорее! Скорее! Копья на изготовку! Ударим в самый центр! Ни шагу назад, пока не прорвем строй!

Варвары злобно хмурились и молча двигались вперед, сжимая в руках древка фрамей, топоры, палицы и мечи.

Четырнадцатый легион римской армии, называемый Марсовым Победоносным, словно раненый лев, напрягся и изготовился, чтобы дорого отдать свою жизнь, ощетинившись когтями пиллумов и зубами клинков.

До заката солнца оставалось еще три-четыре часа и можно было надеяться, что Германик подойдет вовремя и не даст дикарям истребить своих солдат. Боги олимпийские, помогите!

Первые шеренги хаттов врезались в живую римскую крепость; гул и лязг повис над долиной. Молча, сцепив зубы, рубились воины и с той и с другой стороны. Каждый понимал, что именно от него сейчас зависит, победа или смерть ждет его товарищей.

А херуски и хауки, приходя в себя после полученного жестокого отпора, перестраивали ряды, готовясь, если понадобится, снова броситься в атаку. Сам Херман наблюдал за этим, громкими криками подбадривая воинов и отдавая приказы вождям.

Узкая долина не позволяла германцам всем разом навалиться на врага и смять его массой и численностью. И это давало римлянам какие-то шансы. Но сил оставалось все меньше и меньше. Густо стелились трупы легионеров и их союзников под ноги варварам...

Еще немного и, казалось, железный строй щитов и панцирей будет прорван.

— Вперед! — взвыл Ульфганг, потрясая своим огромным мечом и дико вращая глазами.

Он бился в первых радах и вот могучим ударом снес пол черепа римскому центуриону, вот сбил с ног какого-то галльского пехотинца.

На пути вождя варваров вырос Гортерикс. Молодой офицер с бледным лицом, сцепив зубы, бросился на врага, умело работая длинным гибким мечом и прикрываясь небольшим круглым щитом.

Взревев от ярости, здоровенный германец принял вызов. Началось единоборство силы и ловкости.

Гортерикс уже очень устал, к тому же, получил один раз камнем в голову, а потому его реакция не была уже такой хорошей, как обычно. И тем не менее, он довольно успешно отражал мощные, но безыскусные удары варвара. Ему удалось даже легко ранить соперника в бедро.

Ульфганг зверел все больше и больше; его страшный меч со свистом рассекал воздух, грозя снести все, что попадется ему на пути. Но Гортерикс пока не попадался.

Бойцы забыли уже и о том, что вокруг них кипит яростное сражение. Сейчас в мире для них существовали только две вещи: блестящий клинок в собственной руке и меч в руке противника.

Хатты тем временем все напирали; римское каре начало медленно, шаг за шагом, отступать, сохраняя, впрочем, незыблемость рядов.

Германцы при виде этого издали торжествующий вопль и с удвоенной силой навалились на врага. Четырехугольник был окружен хаттами и хауками Зигштоса. Херуски под руководством Хермана и Сигифрида отошли к дубраве, чтобы там перестроить ряды и быть готовыми нанести очередной удар.

Когда по долине пронесся радостный крик варваров, Гортерикс на миг отвлекся и повернул голову, чтобы посмотреть, что случилось. Ульфгангу хватило этого неуловимого момента.

Могучим ударом он тут же разрубил пополам легкий щит галла и вновь занес меч, чтобы обрушить его на голову противника. Гортерикс попытался выставить вперед свое оружие, чтобы парировать клинок германца, но его нога поехала на скользкой от крови траве и молодой офицер рухнул на землю. Лезвие хатта свистнуло над его головой.

Видя, что их командир упал, несколько галлов, находившихся поблизости, бросились ему на помощь и сумели оттеснить Ульфганга. Над Гортериксом склонился офицер пятой пехотной когорты Дуровир.

Падение слегка оглушило Гортерикса, к тому же, он выронил меч и был теперь безоружен. Открыв глаза, молодой галл вдруг встретил какой-то странный, неприязненный взгляд Дуровира. И было еще что-то непонятное и пугающее в черных зрачках командира пятой когорты.

Гортерикс знал, что Дуровир недолюбливает его, считая своим конкурентом и думая, что он мешает его карьере. Отношения между ними всегда были натянутыми, но до явной вражды все же не доходило — римляне этого не любили и решительно пресекали всякие проявления межплеменной или иной розни в войсках союзников.

Но сейчас с Дуровиром творилось что-то неладное: его губы дрожали, лицо побледнело и покрылось потом. В руке он конвульсивно сжимал свой гибкий меч.

Но, может, он просто был охвачен горячкой боя и еще не пришел в себя? Гортерикс приподнялся на локте и поискал глазами свое оружие. Вот оно, рядом.

— Спасибо, — сказал молодой галл, протягивая руку за мечом. — Ты помог мне, брат. Я этого не забуду.

А Дуровир вдруг скрипнул зубами, его лицо исказила дикая гримаса. Видно было, что в нем идет страшная упорная внутренняя борьба. Внезапно он резко выпрямился.

— Нет! — крикнул он яростно. — Не могу! Моя мать прокляла бы меня, и наши Боги не приняли бы меня к себе после смерти! Я не смогу этого сделать! Никогда!

— Чего сделать? — удивленно спросил Гортерикс.