Храм любви

Ежи Сосновский Храм любви

…можешь мне все сказать.

И ты можешь мне все сказать.

Я буду об этом помнить, камень.

Рышард Крыницкий

* * *

Осенний вечер, в квартале одно за другим зажигались окна, словно сигнальные огни на боевых постах, объявляющие о готовности к большой тайной облаве. На стенах повыше, медленно погружающихся в темноту, – по восемь огоньков в одном ряду, всего – шестнадцать рядов. На тех, что поменьше, – по двенадцать огоньков в одном ряду, всего – четыре ряда. Внизу все реже мелькали машины и пустеющие автобусы; они обшаривали светом фар тротуары, точно в поисках беглецов. Одинокие фигурки спешили укрыться от них в глубине бетонных домов. Холодный ветер пробирался сквозь бурую щетину вытоптанных днем газонов. Отсеки лестничных клеток вспыхивали и гасли в неопределенном, едва заметном ритме. Вблизи низких гаражей пурпурным пламенем полыхал мусорный контейнер.

Окно Эвы и Антека ничем не выделялось, может, только светилось ярче, потому что лампа у них стояла прямо на подоконнике, освещая кресло с высокой спинкой. Рядом – скамья и еще одно кресло, пустое. Эва отложила книгу. Прислушалась. Из соседней комнаты поносилось монотонное щелканье компьютерных клавиш: муж готовил презентацию отдела на конференции в Кракове, куда собирался завтра. Когда он работал, телевизор был выключен, чтобы ничто его не отвлекало, впрочем, Эва все равно предпочитала читать. Она всегда любила читать, любила тишину, нарушаемую шелестом страниц, едва ощутимый аромат жасминового чая, который остывал в чашке, стоящей рядом, и чтобы из другой комнаты доносились неясные звуки, свидетельствующие, что она не совсем одна. В конце концов, пусть доносятся из-за стены. Из коридора. И она не смогла понять, почему именно сегодня, за новым романом Варгаса Льосы «Записки дона Ригоберто», ей стало не по себе. Что-то было не так, хотя, как всегда, монотонно стучали клавиши, хотя она могла быть уверена, что муж через два часа, не позже, высунется из своего кабинета, с обычной своей улыбкой подойдет к ней и скажет: как хорошо, что ты здесь. А она насмешливо ответит: я как раз собиралась уйти. А он поцелует ее в Щеку и вздохнет, словно немного преувеличивая серьезность момента, но все еще продолжая шутить: когда-нибудь пойдешь. А у меня глаза болят. Эва переживала из-за того, что он много работает. Но каждый раз, когда она об этом говорила, он отмахивался: ты же знаешь, иначе не получается.

Они познакомились в Греции на экскурсии; в первый раз поговорили в Метеорах. В здании монастыря на высокой скале остановились перед фресками с изображением демонов, и Антек бросил, как ей показалось, в пространство: они отделились от жестокого мира, чтобы смотреть на него. Эва, стоявшая у него за спиной, поразилась, что подумала о том же. В храме не должно быть места дьяволам, прошептала она. Он оглянулся, но тут же сосредоточил взгляд на стене. Можно и иначе сказать, в его голосе прозвучало что-то похожее на насмешку, и дьявол славит Господа Бога на свой лад. Уж если все, так все. Минуту спустя они уже рассуждали о жестоком местном пейзаже, красивом и страшном, бесчеловечно насыщенном солнцем, об удивительной мудрости скульптур с пустыми глазницами, о «Мухах» Сартра и дикости мифов, которые не рассказал Парандовский.[1] Садясь в автобус, Антек признался, что изучает информатику, и Эва не смогла скрыть удивления: взглянув на ее лицо, Антек рассмеялся. Вы, похоже, не слишком жалуете людей моей профессии. Она быстро взяла себя в руки: просто вы хорошо разбираетесь в искусстве. – Компьютеры – это инструмент, ответил он, нужно также знать то, чему они могут служить. Через неделю, выходя у Дворца Культуры, Антек попросил номер ее телефона. Когда часом позже она стояла перед дверью квартиры – родители как всегда летом были на даче, – внутри послышался телефонный звонок.