Храм ненависти

Во Франции этого нового послевоенного периода, казалось, не было нужды в строителях соборов. Достаточно было тех тысяч и тысяч рабочих, которые трудились на повсеместных бесчисленных стройках, прежде всего возводя жилые дома. А строительство духовного объекта, кажется, откладывалось на неопределённый срок… Андре Сервалю не удалось завершить сбор необходимой суммы отправного капитала: размещение уже собранных трёх миллиардов и доходы с них давали ему только возможность содержать свои цеховые объединения, но ему нужны были ещё семь миллиардов, чтобы наконец вплотную подойти к торжественному событию закладки первого камня. И тем не менее! Человек с седыми волосами знал, что. когда его не станет в этой стране, он всё- таки оставит ей такое достояние, которое никакая другая страна не сможет похитить у неё: Дух, который есть единственный творец идей, вдохновляющих поэтов на создание романтичных строф, способных возвысить душу, дающих живописцу дерзновенно завершить набросанное на полотне произведение и музыканту способность творить возвышенные гармонии… Что ещё он может оставить этой многострадальной Франции кроме своих духовных, интеллектуальных и художественных сил?

И именно потому, что его страна находилась в такой нужде, он чувствовал, как внутренний огонь всё больше его пожирает. Этот неутомимый борец знал, что именно теперь больше чем когда бы то ни было необходимо построить собор и воплотить свой замысел. Как-то в разговоре в Рабироффом он упомянул, что народы возводят храмы Высшему Божеству либо во времена бедствий, либо в эпоху процветания. И базилика Сен-Мартьяль выйдет из этого послевоенного времени.

У Андре Серваля возникла потребность осмотреть собор Сакре-Кер на Монмартре, который также символизирует собой непоколебимую веру страны в своё предназначение.

Он выбрал для этого позднее послеобеденное время, когда воздух становился мягким, и взобрался по широкой лестнице, ведущей на площадку белоснежного собора.

У его ног раскинулся Париж, грандиозный и мистический, в расплывчатых сероватых сумеречных тонах. Почти со всех сторон на горизонте, куда достигал его взгляд, самый красивый из всех городов был, словно поясом, окружён колоннами чёрного дыма, который поднимался к небу, свидетельствуя о существовании грязных пригородов с их чудовищными заводами и с их нищетой! И всё-таки эта панорама казалась прекраснейшей в мире! Невнятный шум большого города (в котором уже ощущалась усталость, несмотря на рокот интенсивного уличного движения) долетал сюда уже приглушёнными звуками, чтобы совсем умереть у подножия собора, который возвышался незыблемый, далёкий от этого вечного людского движения и в то же время свидетельствующий о гениальности человека, создавшего его… Андре Серваль подумал, что настоящим чудом было то, что собор не затронули воздушные бомбардировки в годы между 1940 и 1944. Воздавая благодарность за это небу, он думал, что даже дыхание смерти и разрушение не смогли бы помешать возрождению этого святилища из пепла уже в новом виде. И снова ему на память пришли слова Ницше: «Для того, чтобы возник один храм, необходимо, чтобы один храм исчез…»

Такому творцу, как, он, известно было: если поколения сменяют друг друга, то каждое столетие повторяет предыдущее в количестве зла, которое производят люди. И не было ли его земной миссией противостоять этой роковой закономерности? Даже если бы при бомбардировке был уничтожен собор на Монмартре, его сразу же следовало вы заменить на том же месте другим собором, которым мог бы быть и Сен-Мартьяль… Но, поскольку Сакре-Кер избежал разрушительного огня войны, базилика Сен-Мартьяль поднимется над Кругом площади Дефанс: это будет храм в честь Самого Высшего, чтобы новое бедствие, ещё более страшное, может быть, чем война, не обрушилось, как кара за злодеяния, на человечество, всё ещё оглушённое и обожжённое тем огнём с Неба, который ниспал на него в эти четыре года.

Человек проник внутрь святилища, куда кощунственные призывы времени и кричащая ненависть мира проникали только в очищенном виде. Здесь присутствовал истинный мир.

Перед главным алтарём священник читал Псалтырь, ему вторили несколько старых женщин. Мир может погрязнуть в суете или вообще развалиться, но благодатная молитва всегда будет подниматься к небесам…

Андре Серваль склонил колени для молитвы, как он делал это тогда, под лесным сводом, но теперь его мольба была молчаливой: мольба всех людей доброй воли, так измученных ужасами современного существования, мольба и всех душ, способных к восприятию истинно прекрасного и ищущих в себе внутренний мир:

«О Всемогущий Бог христиан и всех других, не покидай нас! Сами мы не способны ни на что! Наши бессильные человеческие средства не в состоянии остановить машины войны и ненависти, которые Ты позволил нам создать…

Я не прошу здесь, под укрытием этого святилища, которое воздвигло Тебе французское сознание, обо всех мертвецах, которые нас окружают… Даже не о тех, которые затерялись и погибли в дебрях своих житейских сует. Я знаю, что все они уже осуждены.