Хранилище

— Эй, сержант! Какого черта! Открой! — кричал я, с яростью колотя ногами и руками.

Шорканье метел, скрипы шагов снаружи затихли — солдаты ушли. Ни один не подошел к двери! Ни один! В сердцах я пнул по ведру — оно с лязгом, с грохотом отлетело, покатилось дерганными полудугами. Слижиков опустился у двери, закрыл лицо руками, разрыдался. Я присел на корточки.

— Сашок…

Он отбросил мою руку.

— Из-за вас все!

— Успокойся, Сашок. Вот выйдем, поверь, он за это получит!

— Ага, выйдем… — плаксиво тянул Сашок, размазывая слезы и грязь по лицу. — Крысы сожрут…

— Глупости! Мы же не младенцы.

— Ага, вон их сколько! Как разом набросятся, не отбиться.

— Сирену включим, водой отгоним. Смотри, вдоль стены шланги — один пожарный. Как шуганем, только их и видели! Не бойся, Сашок!

Я подтянул поближе бачок. В отсеках была каша, чай и хлеб.

— О! Живем! Сашок! Пошли, порубаем. Жить-то все равно придется!

Сашок с кряхтением поднялся, пошел следом за мной к нашему логову. Мы подкрепились, меня потянуло в сон.

— А теперь — спать, — пробормотал я, чувствуя, что засыпаю на ходу.

— Спи, а я посижу, — решил Сашок.

— Да плюнь ты! Не тронут, у них тут свои дела, не до нас.

Сашок упрямо помотал головой. Я растянулся на досках, блаженно закрыл глаза. И хотя болела голова, саднило горло, ныли руки и ноги, я заснул вроде бы мгновенно.

Проснулся я от острого, небывалого чувства страха. Все тело сковано, волосы под шапкой дыбом, глаза вытаращены, дыхание прерывается. Кто-то тихонько поталкивал меня в бок. Я отпрянул, судорожным взмахом отшвырнул от себя что-то серое, мягкое, хищно пискнувшее. И в тот же миг пружиной поднялся на ноги — вся площадка передо мной шевелилась, дышала, кишмя кишела крысами. Похоже, они всё прибывали и прибывали откуда-то из темных глубин Хранилища. Котомка с бачком, стоявшая возле настила, походила на живой холмик — на ней тоже копошились, плотно прижатые друг к другу, крысы. И тут до моего слуха долетели какие-то жалобные всхлипы. Я поднял глаза. Сашок размахивал палкой с вершины первого ряда стеллажей — сказать он ничего не мог, только повизгивал, поскуливал, как перепуганный ребенок.

Я осмотрелся. Портфель, прибор, журнал — все куда-то исчезло. Но чем бы отогнать крыс? Ведро тускло блестело возле входа — оно подергивалось, покатывалось туда-сюда, как живое, крысы внутри и снаружи непрерывно двигались, пытались взобраться на него, скатывались, лезли снова.

Пестрый ковер этот из морд, спин, лап, хвостов, ушей, усов колыхался перед мною и всеми бусинками глаз был нацелен на меня. Странно, но при всей кажущейся давке, скученности ни одна из тварей не пыталась взобраться на дощатый настил — мою территорию. Как будто те, кто осмелился на это, когда я спал, влезли с одной-единственной целью — разбудить меня. Теперь же словно ждали от меня чего-то или… пытались внушить мне какую-то мысль… Но какую?!

Шаг, другой назад, и я уперся спиной в стену. Вся крысиная масса колыхнулась на меня, первые ряды влезли на настил и, соблюдая строго известную им дистанцию, замерли, вскинув морды. Что они ждали? Чего медлили?

И вдруг погас свет. В полной тишине постепенно возникло на стене напротив меня слабое фиолетовое свечение.

— Э! — испуганно вскрикнул Сашок.

Я не спускал глаз со светящегося пятна, оно разгоралось все ярче и ярче, да и глаза привыкали к темноте.

— Э! — снова вскрикнул Сашок.

Такое же пятно возникло в глубине Хранилища левее на стене, примерно там, где находилась следующая колонна.

Тишина и чернота пространства, слитые в нечто единое, стали распадаться, разваливаться: светящиеся пятна на стене вызвали свечение и снизу — серебристое, дрожащее, нежное, едва различимое, готовое вот-вот исчезнуть при легчайшем движении воздуха. «Неужели свечение от крыс?!» — едва успел подумать я, как странное вкрадчивое потрескивание, пощелкивание со скрипами донеслось сверху, от кровли. Звук этот стал медленно перемещаться в глубину Хранилища и вскоре легкое дуновение, сопровождаемое низким тягучим вздохом, вернулось из дальнего конца. Мрак стал прозрачным. Расплывчатыми тенями обозначались глыбы стеллажей, а округлые, как туннели проходы затеплились нежно-нежно фиолетовым туманцем. Снова тягучий вздох выкатился из глубины, как будто что-то черное, бесформенное проплыло над стеллажами, мягко ударилось в торцевую стену, в ворота и упруго, вслед за звуком улетело обратно. И тогда внятно зазвучал Голос Хранилища — жалобное ауканье, зов о помощи.

— Сашок! — тихо позвал я.