Хранилище

Слижиков вытянулся, глаза затрепетали — вот-вот выплеснутся. Лейтенант смерил взглядом стоявшего навытяжку Сашка, отчеканил:

— В строй! Ша-а-гом арш!

Сашок шагнул в проем, запнулся, упал, в панике на четвереньках выскочил из Хранилища, выпрямился, побежал в строй. Пропустив меня, вышел и лейтенант.

Взвод стоял на плацу, в одну шеренгу. Сашок не сразу нашел свое место, тыкнулся раз, другой, наконец двое парней под общий смех поймали его за руки и поставили между собой. Должно быть, он плохо соображал, что с ним происходит.

Лейтенант прошелся вдоль шеренги, всматриваясь в солдат — те вытягивались, как перед генералом, тянули подбородки. Перед Сашком он лишь молча неодобрительно покачал головой, дескать, ну и ну! Встав перед шеренгой, чуть подальше, чтобы охватывать глазом оба края, он громко, во весь голос скомандовал:

— Взвод! Смирно! Слушай мою команду! Кто боится крыс — шаг вперед!

Пять-шесть человек вышли из строя.

— Слижиков! А ты? Крыс боишься?

Сашка подтолкнули соседи и он хрипло ответил:

— Так точно, товарищ лейтенант!

— А почему стоишь? Шаг вперед!

Сашок шагнул, закачался, чуть не упал. Солдаты снова засмеялись.

— А-ат-ставить смех! Слушай мою команду! Сми-и-р-на! — Лейтенант прошелся вправо-влево, полюбовался, как солдаты держат стойку, скомандовал: — Вольно!

Он снял перчатки, похлопал ими по ляжке, откашлялся, пригладил усы.

— По решению командования гарнизона сегодня в ночь, то есть с ноля, устанавливается новый пост. Внутри Хранилища. Сменность — каждые два часа. С боевым оружием, но без патронов. Разводку осуществляет сержант Махоткин. Первым на пост заступает рядовой Слижиков. Вопросы есть?

— Нет! — откликнулось несколько голосов.

— Разъясняю. Которые боятся крыс, пойдут в первую очередь. Потом — по круговой. Ясно?

— Ясно!

— Рядовой Слижиков! Повтори приказ!

Сашок замотал головой, приложив руки к груди, двинулся к лейтенанту, вдруг повалился на колени.

— Товарищ лейтенант! То-ва-а-рищ лейте-на-ант! — просипел он, умоляюще протягивая руки. — По-щаа-дите! То-ва-а-рищ… — Голос его совсем пропал, Слижиков ткнулся лицом в снег, согнулся дугой, плечи затряслись.

Солдаты гоготали. Лейтенант не смог сдержать самодовольной усмешки.

— Сержант Махоткин! Навести пор-рядок!

Махоткин подтолкнул соседнего Копаницу, и они вдвоем, подхватили Сашка под руки, отвели в строй, поставили на место. Рысцой вернулись в голову шеренги.

— Взвод! Слушай мою команду! Смирно! На-а-пра-а-у! В казарму… Ша-а-а-гом арш! За-а-а-пе-вай!

Вытянувшись цепочкой, взвод зашагал по искрящейся под солнцем площадке, очищенной от снега и аккуратно подметенной метлами. «Белая гвардия, черный барон снова готовят нам царский трон», — вывел голосистый запевала. Лейтенант шел сбоку, помахивая перчатками в такт песни.

Было тепло как весной. На небе ни облачка. В воздухе стоял терпкий хвойный запах. Не верилось, что это в Сибири, в конце декабря…

Но от Москвы до британских морей
Красная армия всех сильней!

12

Я умылся под рукомойником в пищеблоке. Есть не хотелось — только спать. Едва я разобрал постель, как в комнату вошел лейтенант и, тыча пальцем, со злостью сказал:

— Это за бульдозер. А за солдата еще получишь.

— Послушай, лейтенант, прошу по-человечески, не посылай Слижикова в Хранилище. Там действительно страшно.

— Знаю!

— Ты не знаешь всего…

— Все знаю. Это ты еще не все знаешь, вот запечатаю на трое суток — тогда узнаешь!

— Не пугай! Смотри, как бы самому не запечататься — по уголовной части! Тогда спросят, для чего выдумал этот идиотский пост внутри Хранилища…

— Слушай, ты! Вошь интеллигентская! Чего ты все лезешь в мои дела? Неделю уже ошиваешься, а все не врубился. Тут своя жизнь, свои законы. И пост этот не я выдумал, он давно, до меня. Для чего, спрашиваешь? А вот таких, как ты, строптивых болванов ломать. Чтоб служили и ни о чем не размышляли! Понял, мыслитель? И не лезь, сука, в мои дела! По-хорошему предупреждаю!

Я сжал кулаки. Лейтенант все сдергивал и никак не мог сдернуть перчатку с правой руки.

— Послушай, ты! Солдафон! Думаешь, все это пройдет для тебя безнаказанно? Думаешь, не достать тебя тут в этой норе? Думаешь, все бессловесные скоты! Крыса! Крыса поганая!

— Молчать! Смирно!! — придушенно прохрипел лейтенант. — Да ты… Знаешь, что у меня в Хранилище? — Он замер с выпученными глазами, в оскале обнажились мелкие темные зубы, нос вытянулся, побелел. — Думаешь, лейтенант, две звездочки, пешка? Да у меня прямой провод, знаешь с кем! А приказ сорок дробь семнадцать знаешь? У меня тут кнопочка с цифровым кодом…,- Он облизнул пересохшие губы, рот его сводило судорогой, он не мог говорить. — Я… я… только я допущен! Понял, ты, гниль интеллигентская! Наберу, нажму — к чертовой матери! Все, все — понял? И не трогай солдат! Им служить! А ты ни х… не знаешь в жизни! Тебя еще драть, мордой об стену, палки об тебя лыжные, бамбуковые! Валенком с песком по почкам! Окурки об тебя гасить! Застрелю!

Я сел на кровать. Лейтенант оцепенело держался за кобуру, на губах выступила пена.