Хранить вечно. Дело № 1

Я немало читал в своё время о мытарствах пассажиров первых коммерческих авиарейсов – но, как выяснилось, даже близко не представлял, что ждёт нас на самом деле. В некотором роде это можно было сравнить с полётом на антикварном МИ-4 над сибирской тайгой - выматывающая тряска в сочетании с бензиновой и масляной вонью, свист лопастей, тарахтенье двигателя над головой… Сначала Марк, а потом и я сам расстались с содержимым желудков - за неимением гигиенических пакетов, оно было извергнуто прямо на пол. Через небольшое время пришлось заодно опорожнить туда же и мочевые пузыри – подходящего лючка, чтобы справить нужду прямо из-под облаков на грешную землю не нашлось, и это добавило в атмосферу «салона» едкий аромат аммиака. Впрочем, долго вонь здесь не удерживалась - до таких излишеств, как герметичные кабины здешний авиапром ещё не додумался, по фюзеляжу гуляли лютые сквозняки. Я утешал себя тем, что нам-то ещё ничего, терпимо – а вот каково пилотам, которые управляют этим грохочущим пепелацем, сидя в открытой кабине? Правда, на них тёплые, на меху, кожаные куртки, такие же штаны и высокие меховые унты…

И без разницы, что «Юнкерс» обычно не поднимается выше двух с половиной тысяч метров - нам с лихвой хватили и этого, чтобы закоченеть до полной невменяемости. Пришлось, в самом деле, закутываться в моторные чехлы. К счастью, под свёрнутыми, брезентовыми, нашлись и другие, из простёганного войлока, употребляемые в холода – в них-то мы и закутались по самые брови. Говорить не хотелось, да и возможностей к тому особых не было – чтобы перекричать слитный грохот трёх немецких движков «Junkers L-5» пришлось бы надрывать глотки, а это на такой холодрыге не есть гуд…

Наш борт шёл по маршруту «Харьков-Орёл-Москва», так что через два примерно часа мы сделали промежуточную посадку. А вы что хотели? Крейсерская скорость у этого аппарата не сильно превышает полутора сотен вёрст в час, и случись встречный ветер – полёт мог бы длиться и дольше. Нообошлось: «Юнкерс» коснулся полосы, прокатился по грунтовой, судя по кочкам, рулёжке, и замер. Замерли и мы - как ни хотелось встать и размять ноги, риск был слишком велик, особенно, когда бортмеханик полез проверять тросы, удерживающие ящики с авиастартерами». Выручило то, что в узкие щели между штабелями и обшивкой с трудом протискивался даже субтильный Марк – куда там широкоплечему, рослому авиатору! Техник покопался снаружи, подёргал крепежные верёвки и проволоки, и, наконец, удалился. Мы же до самого взлёта так и пролежали под чехлами, затаившись как мышь под веником, прислушиваясь к доносящимся снаружи разговорам и тарахтенью мотора бензозаправщика. Потом всё повторилось – лязг захлопывающегося люка, слитный рёв моторов, тряска при разбеге – и мы снова в воздухе!

Уж не знаю почему, но от Орла пилоты решили лететь на бреющем – может, не желая возиться с не слишком совершенными навигационными приборами и картами, они предпочли прицепиться к железной дороге? В самолёте стало заметно теплее; мы осмелели, выбрались из-под чехлов и, добравшись до крайнего окошка, по очереди любовались проносящимися внизу, на расстоянии вытянутой руки, просёлками, телеграфные столбами, деревенскими избами, колодцами-журавлями и бесконечной сдвоенной ниткой рельсов. Тень самолёта с распластанными крыльями и высоким килем прыгала по ним, ломалась, перескакивая заборы и огороды, вспрыгивала на деревья и стремительно стлалась по полям, где вовсю колосилась озимая пшеница…. или рожь? Хрен её разберёт, тем более, отсюда, с высоты…

Раз или два навстречу нам попадался железнодорожный состав, а один раз мы сами его обогнали. «Юнкерс» всякий раз делал горку и уходил в сторону, чтобы не угодить в клубы чёрного дыма, валящего из паровозной трубы.

Но всё когда-нибудь заканчивается – закончился и этот полёт. На подходах к Москве самолёт набрал высоту и мы получили возможность полюбоваться на изгибы Москвы-реки, пряничные стены Кремля, высящиеся над берегом, на улицы, разбегающиеся от Манежной Площади и кудрявящиеся на всём протяжении Бульварного кольца деревья. Потом машина заложила ещё один вираж, и внизу распахнулось огромное Ходынское поле с маленькой, словно сложенной из детских кубиков, башенкой аэровокзала и светлыми крестиками аэропланов, выстроившихся в ряд по кромке лётного поля. Ещё один вираж, заход на глиссаду – рёв двигателей упал сразу на два тона, «Юнкерс задрал нос, толчок, тряска, недолгая пробежка, остановка, моторы один за другим замолкают, и уши, напрочь отвыкшие за эти пять часов от тишины, оказываются словно заткнутыми берушами.

…Да мы уже в Москве!..

- Всё, пора! – я повернулся к Марку. Его физиономия, бледная, с чёрными провалами еврейских глаз, светилась в полумраке «салона». – Сейчас, как говорили, при старом режиме – либо грудь в крестах, либо голова в кустах!

И добавил, увидев, как кожа его сделалась уж совсем бумажно-белой:

- Да не дрейфь ты! Говорю же: в худшем случае, отправят в ближайший детприёмник, а там мы ещё покувыркаемся. Если по дороге ноги не сде…