Хранитель

— Здрасте, приехали. Как будто не помнишь?

— Нет, — ответил журналист и вгляделся в лицо медсестры. Его тут же прошиб холодный пот, а сердце бешено заколотилось. Это была Лариса Геннадьевна.

— Ну что зенки вылупил? — спросила она.

— Лариса Геннадьевна, вы зачем меня привязали?

— А чтобы ты не носился по отделению и не пытался всех зарезать.

— Я? — удивлённо спросил Ручкин. — Что вы несёте? Зачем вы меня привязали?

— Дурной ты человек, я тебе уже объяснила. А то бегал тут, кричал: я хранитель, я хранитель.

— Да развяжите меня, в конце-то концов, — закричал Пётр Алексеевич и попытался порвать верёвки.

— О, смотри, опять буянить собрался, — произнесла Лариса. — Сейчас доктора позову.

Медсестра удалилась, и Ручкин принялся оглядываться вокруг. Сомнений быть не могло: он находился в психиатрической больнице, в палате особого режима, привязанный к кровати. Но как он здесь оказался? Засыпал ведь в доме Монахова. Больной, находящийся слева, снова запел. Но уже на французском. «Надо же, полиглот какой», — подумал журналист. Зашёл врач. Пётр Алексеевич узнал его.

— Василий Иванович, что происходит? Что за нелепая шутка?

— Я смотрю, вы меня уже узнавать стали. Это хорошо, значит, идёте на поправку, — произнёс заведующий.

— Да что тут, чёрт возьми, происходит? — вновь закричал Ручкин и яростно забился, пытаясь встать.

— А может, и не идёте на поправку, — задумчиво произнёс психиатр.

— Развяжите меня, — успокоившись, произнёс журналист.

— Пока не могу. В целях безопасности других больных, медперсонала, да и, собственно, вашей.

— Хорошо, давайте поговорим.

— Давайте, — сказал Рыбин, усевшись на край кровати.

— Что я здесь делаю? — медленно и отчётливо проговорил Пётр Алексеевич.

— Вы находитесь на лечении, в психиатрической больнице, — с такой же интонацией ответил врач.

— Допустим. И как же я здесь оказался? Ведь мы с вами только утром расстались.

— Голубчик, мы не расстаёмся с вами уже три месяца.

— Какие три месяца? — вновь вспылил Ручкин. — Что вы несёте? Вы пьяны?

— Вы ничего не помните? — с лёгкой иронией спросил Рыбин.

— Нет.

— Это бывает. С другой стороны, то, что вы вышли из своего выдуманного мира, это уже прогресс, так что ничего, голубчик.

— Какого мира? Я вас не понимаю, объясните.

— Объясню. Вы попали ко мне в отделение три месяца назад с сильным галлюцинозом и бредом. Всё твердили про какую-то красную землю. Дальше состояние ваше ухудшалось, вы называли себя хранителем и даже умудрились однажды во время приёма пищи ткнуть ложкой в грудь нашего доктора, Самуила Степановича. В конце концов вас пришлось принудительно зафиксировать, чтобы вы никого, и себя в том числе, не покалечили. Но я смотрю, терапия дала положительный результат. Хотя, признаюсь, вы очень интересный случай.

— Этого не может быть?

— Почему?

— Доктор, кто я? — растерянно спросил журналист.

— Вы Ручкин Пётр Алексеевич. И я рад, что вы успокоились. Будете и дальше себя хорошо вести, мы вас отвяжем.

— Я не верю. Это всё не по-настоящему.

— Наш мозг — вообще удивительная штука, — по-доброму улыбнувшись, ответил психиатр и погладил журналиста по плечу.

— А как же Фрол, Аветис? Их тоже не было?

— Кто такой Фрол, не знаю. Наверное, очередная ваша галлюцинация. А насчёт Аветиса, посмотрите налево, — снова улыбнувшись, ответил заведующий.

Ручкин медленно повернул голову вправо: мужчина, поющий песни, затянул композицию Шарля Азнавура. Журналист вгляделся в его лицо и с ужасом обнаружил, что это был Аветис.

— Не может быть, — произнёс Пётр Алексеевич и обессиленно уронил голову на подушку. — Скажите, Василий Иванович, вы знакомы с Геннадием Викторовичем Монаховым? — попытался ухватиться за последнюю соломинку журналист.

— Конечно, знаком. Это мой друг. А вам, Пётр Алексеевич, нужно успокоиться и принять таблеточку.

Василий Иванович достал из кармана блистер, выдавил одну таблетку и протянул руку ко рту журналиста.

— Ну же, Пётр Алексеевич, будьте послушным пациентом, откройте рот.

— Что это?

— Это седативный препарат.

— А где Геннадий Викторович? Он не мог меня бросить? Он меня навещал?

— Конечно, навещал, — успокаивающе проговорил доктор. — И ещё раз скоро придёт.

— Неужели всё то, что со мной было, это лишь плод моего воображения? Не могу поверить. Ведь всё было как наяву.

— Реальность порой бывает обманчива, — хитро ответил Рыбин.

— А ведь ещё вчера я сидел с Геной и пил его любимый коньяк. Вы же знаете, он обожает крепкие напитки. Неужели этого не было?

— Было, не было — вам сейчас трудно во всём разобраться. Ничего, выпьете ещё с Геннадием коньячку, да мы все вместе выпьем, когда вы вылечитесь. Откройте рот, выпейте таблеточку.