Хранитель

Пройдя в комнату приёма пищи, Пётр Алексеевич взял кружку, насыпал в неё ложку дешёвого кофе и залил кипятком. Очень хотелось спать. Ручкин сделал глоток кофе. Не хватало молока, так как он любил кофе с молоком, но это уже непозволительная роскошь в данной ситуации. Сев на стул, он принялся мелкими глоткам давиться горячим невкусным напитком. От данного издевательства над своим организмом его оторвала медсестра Татьяна. Та самая, которая сидела в ночную смену на посту в палате охранительного режима. Это была милая, симпатичная девушка лет тридцати пяти.

— Пётр Алексеевич? — робко проговорила она.

— Да, — ответил журналист, слегка улыбнувшись, — можно просто — Пётр.

— Хорошо. Вы не посидите на посту, а то спать очень хочется, а я бы как раз тоже кофейку попила.

— Да-да, конечно, — выливая в раковину противную субстанцию, проговорил журналист.

Это был очень удачный момент. Стараясь скрыть свою радость, Пётр Алексеевич не спеша направился на пост.

Палата особого охранительного режима представляла собой помещение с одним окном, естественно, зарешёченным. Палата была большая. Стены, окрашенные в когда-то темно-коричневый цвет, а со временем всё больше отдающий в желтизну, упирались в плохо побеленный потолок. Кроватей было восемь. Расставлены они были вдоль стен. Посередине палаты стоял длинный стол для приёма пищи, и вдоль него лавочки. Обитатели палаты спали — кто мирно, а кто беспокойно. Кровать с Ивановым была совсем рядом с постом. «Вот он, шанс», — подумал Ручкин. Действовать нужно было сейчас. Медсестра могла вернуться в любой момент. Пётр Алексеевич сделал несколько шагов по направлению к палате и замер. Иван спал спокойно, лёжа на спине, мирно и беззаботно посапывая. В памяти всплыл сон, и Пётр Алексеевич явственно представил, как Иван открывает глаза и его руки смыкаются на горле журналиста. Встряхнув головой и сбросив наваждение, Ручкин наклонился над больным и задрал ему правый рукав. На предплечье сиял алым продолговатый шрам. Удовлетворившись увиденным, журналист вернул одежду в исходной положение и со скучающим видом уселся за стол. И как раз вовремя. В этот момент в палату вернулась Татьяна. Сухо поблагодарив его, она села на своё рабочее место, а журналист вернулся в коридор.

Время тянулось медленно. А под конец смены оно как будто остановилось. Но всё рано или поздно имеет свойство заканчиваться. Закончились и двадцать четыре часа, отведённые Ручкину в психиатрическом отделении.

— Ну что, удалось что-то выяснить? — спросил Василий Иванович, когда журналист переодевался.

— Да. Многое. Спасибо вам.

— Не за что. Но больше на такую авантюру я не подпишусь. Если бы не Гена…

— Я вас понял, — перебил его журналист. — Скажите, Василий Иванович, а вы уверены, что ваш Иван действительно болен?

— Вы хотите поставить под сомнение мой диагноз? — недовольно спросил заведующий, приподняв левую бровь.

— Нет-нет, что вы. Ни в коем случае. Я имел в виду, существует ли вероятность того, что он симулирует?

— Лет пятнадцать назад я бы вам ответил, что нет. Так как был молод и самоуверен.

— А сейчас?

— А сейчас я вам скажу нет однозначно. Так как я уже не так молод и самоуверен, но достаточно опытен. И это не бахвальство.

— Я вас понял, — удовлетворившись ответом, произнёс Ручкин. — Тогда ещё один вопрос: что могло послужить причиной, так сказать, его помешательства?

— Кто бы знал. В медицине столько всего неизвестного. Психиатрия — это лишь одно из неизведанных пятен на теле человечества. Но есть определённые пусковые факторы: например, авария, сильный стресс, травма и так далее.

— А могло ли быть этим фактором, скажем, ранение ножом?

— Каким ножом? — удивился врач.

— Ну не ножом, кинжалом, да чем угодно. Факт нападения.

— Насилие, — подытожил психиатр. — А почему нет?

— Даже если этот человек обладал железной нервной системой?

— Это жизнь. Сегодня ты здоровый и сильный, а завтра больной и никому не нужный.

— А если так и не найдутся его родственники? — задал очередной вопрос журналист?

— Так и останется у нас, до конца дней своих. Мало ли у нас таких?

Пётр Алексеевич, устало сел в автомобиль и завёл мотор. Спать хотелось неимоверно. Информации было много, но предстояло её тщательно обдумать. А мозг уже отказывался работать. К Гене, твёрдо решил журналист. Поспать, а потом уже что-то думать. Журналист быстро отряхнул машину от снега, прогрел и поехал. Дорога в праздничные дни была пуста, но ехать было тяжело из-за снежных заносов. На середине пути Ручкина начало клонить в сон. Лучший способ от сна за рулём, разработанный именно им, — это петь или говорить. Говорить было не с кем, и Пётр Алексеевич громко запел: «Поле, русское поле…»

Припарковав во дворе Монахова автомобиль, Пётр Алексеевич открыл дверь и вышел.

— Вы тут машину не ставьте, — произнесла взявшаяся из ниоткуда женщина.

— Почему? — наивно спросил журналист.

— Это моё место.

— В каком смысле, ваше?

— Я здесь ставлю свою машину, — путано начала объяснять женщина, — а вы поставили свой автомобиль под моими окнами. Убирайте его отсюда.