Ручкин быстрым шагом направился в четвёртую палату. Войдя, он увидел, что Планер сидит на кровати и с умным видом настраивает гитару. Напротив него, на соседней койке сидели трое больных, приготовившись слушать маэстро. Возле дальней стены, накрытый красным одеялом, не реагируя на происходящее, громко храпел четвёртый больной. Пётр Алексеевич встал тихо возле стены. Планер заметил его, слегка улыбнулся, надел очки и принялся играть популярную мелодию. Играл он и вправду хорошо, даже отлично. Пальцы левой руки ловко бегали по ладам, а пальцы правой виртуозно плавали по струнам. Он сыграл ещё одну известную мелодию, затем спел песню из советского фильма. Пел он тоже хорошо, несмотря на лёгкую шепелявость из-за отсутствия части зубов. Голос у него был в меру высокий, с приятным бархатным оттенком. Он удивительно гармонировал с аккомпанементом.
— А сейчас я спою песню, которую я написал больше десяти лет назад. Она называется «Костёр любви». Яков Михайлович начал играть мелодичное медленное вступление, а затем запел:
Прозвучал последний аккорд, и песня закончилась. В тишине незаметно вошедшая Лариса Геннадьевна громко шмыгнула носом, утёрла рукавом халата слезу и произнесла:
— Трогательно-то как. Ты мне слова потом, Яша, перепиши.
Незаметно наступило время отбоя. За окном уже давно стемнело. Большинство больных уже разошлись по своим палатам и улеглись в кровати. Оставалась небольшая часть сидящих на диване, перед телевизором. Но и их разогнала деятельная Лариса Геннадьевна. В отделении наступила тишина. Медсестра попросила Ручкина приглядеть за отделением, а сама ушла вздремнуть в сестринскую на пару часиков. В этот раз в задачу Петра Алексеевича входило следить за тем, чтобы в отделении было тихо, и совершать обход палат каждый час.