Хранитель

— Так не хочу я спать, Галина Петровна, — начал оправдываться душевнобольной.

— Не хочешь спать, лежи, книжки читай, — ответила медсестра, подойдя к посту. — Ну-ка, марш в палату.

— Обязательно приходите, — шепнул на ухо Ручкину Планер. — Я в четвёртой палате лежу.

Договорил и медленно пошёл к себе.

Незаметно подошло время ужина. Всё прошло так же в будничном режиме: тарелки, таблетки, уколы. Наступило время второй смены. Старая ушла, вместо неё пришла новая. Лариса Геннадьевна оказалась крупной комплекции женщиной постбальзаковского возраста. Голос у неё был громкий, звонкий и не терпящий возражений. Говорила она много, порой без умолку, порой не всегда к месту. Женщиной она оказалось очень деятельной, ходила быстро, размахивала руками. Больные выполняли её указания беспрекословно. Она быстро выгнала всех из палат, построила, шустро провела перекличку, включила пациентам телевизор и позвала журналиста пить чай. Ручкину только и оставалось, что удивляться такой прыти.

— Ну, рассказывай давай, — сказала Лариса, насыпая себе в чай четыре ложки сахара.

— Чего рассказывать? — недоумённо спросил Пётр Алексеевич, отказавшись от сахара.

— Да всё рассказывай. Кстати, почему сахар не ешь, болен чем?

— Нет, не болен, — ответил Ручкин, отказавшись и от предложенных эклеров. — Просто не ем сладкое.

— Да ты что, а как же так? Мозгу-то нужна глюкоза.

— Ну, позволяю себе утром одну-две конфетки. Мне хватает.

— За фигурой, значит, следишь, — громко хлебая чай, сделала заключение медсестра. — Спортсмен, небось? Ну да, фигура у тебя ничего такая, — бесцеремонно оглядев журналиста, вынесла вердикт медработник.

— Так, занимаюсь для себя, — ошалев от напора, произнёс Пётр Алексеевич.

— А я вот не могу без сладкого. Это для меня как наркотик, — пояснила Лариса Геннадьевна, взявшись за второй эклер. Сам-то женат? — продолжила допрос она.

— Да.

— Понятно. А откуда будешь? Из Тулы или из области?

— Из Тулы.

— А я из Липок. Слышал про такой городок?

Ручкин, конечно же, не слышал, но на всякий случай, ответил утвердительно.

— Муж, дети, собака, всё как положено, — продолжила пытку разговором Лариса. — Ты животных-то любишь, Петя?

— Люблю, — ответил журналист, краем глаз замечая через открытую дверь столовой, как Иван направился в туалет. Нужно было срочно вежливо прервать разговор. — Лариса Геннадьевна, я пойду покурю? — предпринял попытку Ручкин, опасаясь того, что медсестра тоже окажется курящей.

— С ума, что ли, сошёл? — удивлённо выпучив глаза, произнесла она.

— А что такое?

— Какая я тебе Лариса Геннадьевна? Просто Лариса. Ясно?

— Ясно, Лариса.

— Вот так-то лучше. Ладно иди кури, куряка.

Пётр Алексеевич быстро ополоснул кружку от чая и спешно направился в туалет. В туалете стоял дым коромыслом. В отсутствие медсестры больные, воспользовавшись свободой, оккупировали туалет. Курили одновременно человек десять. Некоторые из них, заметив Ручкина, попытались спрятать дымящиеся сигареты, другие же не обратили внимания. Журналист с трудом нашёл нужного ему человека. Тот стоял в углу и чего-то ждал.

— Угощайся, — повторил привычную процедуру Ручкин.

Иван молча взял протянутую ему сигарету, так же молча прикурил и выдохнул дым под потолок, добавив тумана в помещении. Пётр Алексеевич на мгновенье задумался, как же ему построить диалог.

— Так как тебя зовут? — начал вновь Ручкин.

— Я бог, — ответил душевнобольной.

— Хорошо, давай поиграем в ассоциации, — предложил журналист. — Хранитель?

В ответ тишина.

— Кинжал?

Снова никакой реакции.

— Анна? — перебирал варианты Пётр Алексеевич.

Мужчина лишь молча курил сигарету.

— Анна Серафимовна? — попробовал ещё одну попытку Ручкин.

Иван удивлённо посмотрел на журналиста. В его глазах что-то промелькнуло.

— Анна Серафимовна, — произнёс Пётр Алексеевич уже более чётко и по слогам.

Иван весь задрожал и покрылся холодным потом. Лицо его сделалось бледным.

— Анна Серафимовна Раскова, — вновь произнёс журналист.

Больной задрожал ещё сильнее и начал беззвучно открывать рот в попытках что-то сказать.

— Ну же, — произнёс Ручкин.

— А, а, а, Аветис, — наконец выговорил Иван.

Пётр Алексеевич широко улыбнулся, цепочка сложилась, а потом медленно и вкрадчиво произнёс прямо в лицо больному:

— Бештау.

Иван выронил сигарету, быстро-быстро начал тереть руку, затем с криком выбежал из туалета. Журналист поднял с пола сигарету, смыл её в унитаз и тоже вышел в коридор. Настроение стремительно улучшалось. Многое стало ясно, осталось проверить одну деталь. Но не сейчас, для этого у него есть вся ночь и часть утра.

— Где тебя носит? — схватив за руку лжемедбрата, прокричала в ухо Галина.

— А что случилось?

— Тебя там Яшка ждёт, весь испереживался, я ему гитару принесла.