Хранитель детских и собачьих душ

– Ненавижу! – сказал громко Сергеев, потрясая кулаком, грозя неизвестно кому. – Ненавижу, ненавижу!

Мертвецы, мерзко раздутые, как тюлени на лежбище. Спины, животы. Пузыри с гнилым газом.

Сергеев панически, до исступления боялся бездействия, словно каждая минута, проведенная им в столбняке, обескровливала его организм, приравнивая к этим.

«Только не здесь, – думал он, – только не с ними. Лучше сдохнуть среди привычных сердцу вещей, среди рухляди, старых пыльных занавесок, в кресле с продранной обивкой».

Надо что-то делать! Нельзя позволить яме себя проглотить!

Превозмогая отвращение, Сергеев начал раскапывать трупы и стаскивать в одно место, образуя из них гору – точно остров среди зыбкого серого песчаного моря. Кожа мертвых, скрипучая, рыхлая, мыльная, выскальзывала из рук сторожа, а дрянная больничная одежонка рвалась. Сергеев катил неповоротливые, несуразные предметы, которые не считал людьми, падал на колени, расплескивая грязь, выкрикивал невнятное, хрипел с натуги, закусив губу, – тела лениво оползали, их невозможно было заставить стать образцовым строительным материалом, им не лежалось в куче, они ползли обратно к земле, из которой только что были извлечены…

Сергеев выдохся не скоро: подстегиваемый страхом, он здорово наворочал – и уселся среди мягких, безвольных телес, наверху, как в гнезде, и сжался комком, накрывшись, как мог, брезентом, мокрым, пропахшим мертвым мясом еще сильнее, чем все вокруг, – будто и сделан был из продубленной шкуры мертвых.

Дождь вошел внутрь Сергеева и остался там. Миазмы обволакивали, туманя мозг, и сторож, не помня себя, с облегчением провалился в яму, которой так долго бежал и которая приняла его в объятия с нежностью курицы, накрывающей душным крылом своего неразумного цыпленка.

– Каюк, – сказал врач, снимая перчатки, розовые от раствора марганцовки. Он осторожно пошевелил ими, следя, чтобы не слиплись пальцы, и положил в бюретку.

– Пару часов, вы думаете? – спросил его молодой веснушчатый ассистент.

– Это в лучшем случае, – сказал врач, рассматривая в зеркале над умывальником нежно лелеемую бородавку на левом крыле носа.

– Славный старик был. Символ, так сказать, заведения.

– И главное – почему же так быстро? – не унимался любопытствующий юнец. – По всем канонам, болезнь должна выждать не меньше двух суток, а тут – бац!

– Оставьте каноны теоретикам, – вздохнул врач, щекоча любимую бородавку кончиком ногтя, длинного, розового, острого, как скальпель, который только что держала эта рука.

– Каждый охотник желает знать… собственно, белая горячка – жуткая вещь. В отдельных случаях она может выступить катализатором кризисного процесса.

– Но он же не пил, – с сомнением возразил веснушчатый, раздумывая, удобно ли будет закурить при старшем товарище.

– Что мы знаем об этом мире? – горестно подражая водевильному тенору, пропел врач, подмигнув своему замутненному отражению. Бородавка согласно качнулась.

Прежде чем отправить в полет своего бывшего напарника, санитар Мирча высморкался и отер нос, прижавшись на миг лицом к костлявому плечу. Других выражений чувств не последовало. По причине скверной погоды возле «козла» находились лишь Мирча и веснушчатый.

– Ну… – сказал Мирча.

– Ага, – подтвердил готовность веснушчатый и столкнул камень. Сергеев и еще два обезжизненных солдата взмыли вверх, взмахнув рукавами-крылами, и упали в грязь.

Яма знала, что все так и будет.

Ведьма

Пришел черный вечер, такой же, как и предыдущий, такой же, как все прочие вечера. Солнце пока не торопится уйти за горизонт, тщательно слизывая розовым языком дворняжки все светлые пятна. Постепенно, неохотно, деревья и дома отдают белое тепло, натягивая на себя свои тени, закутываясь в синевато-серое ОСТЫНЬ.

Время детей заканчивается. Нет, они вовсе не торопятся спать, они визжат и носятся как угорелые, маленькие чертенята, раскаляя асфальт звонким «тра-та-та-та» сандалий. Они стремятся сжечь свою энергию полностью, истратить все до копейки – вся жизнь впереди, незачем экономить. Сейчас, мама, еще минуточку! Наконец, загнанные суровой родительской рукой в дом, неугомоныши успокаиваются, глотают ужин и подзатыльники и уходят в сон, как в прохладную чистую воду, мгновенно, без колебаний.

Настало время взрослых. Они приходят с работы и расслабляются в компании с бутылкой или телевизором, или в ссоре с дражайшей половиной, или в драке с соседом. В сумерках особенно приятно бить морду, синее незаметно на синем, а вся энергия уходящего дня, скопившаяся в кистях рук, требует непременного выхода, напоминая о себе покалыванием в кончиках пальцев. Так хочется ударить чем-нибудь обо что-нибудь – хотя бы костяшками домино об стол! Недаром индийские мудрецы учат, что энергия не должна застаиваться, но должна свободно течь сквозь чакры. В этом залог здоровья и долголетия. Итак, каждый половозрелый член общества имеет возможность вечером отвлечься от ежедневной рутины и предаться любимому хобби.