Хранитель детских и собачьих душ

От этого зрелища Тимофеева кинуло в жар. Не отрывая взгляда от заветного окна, он стал расстегивать ворот рубашки, его дыхание участилось. Между тем лежащая на ковре девушка приближалась к пику наслаждения – вцепившись в волосы блондинки, она кричала во весь голос, исступленно мотая головой в разные стороны. Брюнетка с удовлетворением смотрела на свою подругу. Внезапно девушка дернулась всем телом и сильно прогнулась в пояснице – она достигла оргазма. Брюнетка улыбнулась, сверкнув ослепительно белыми зубами, и устремилась вниз, к лицу девушки, накрыв его своими длинными волосами. Тело девушки отчаянно задергалось, стуча по полу руками и ногами. Затем безвольно замерло.

Брюнетка оторвалась, наконец, от своей любовницы и подняла голову. С нескрываемым удивлением Тимофеев увидел, что лицо ее испачкано чем-то красным, а изо рта свисает нечто розовое, извивающееся червем.

Брюнетка перегрызла горло своей любовнице.

Тимофеев почувствовал, что по спине прошел ледяной ветер и волосы на голове зашевелились. Блондинка поднялась с колен и поправила юбку. Ее лицо тоже было в крови. Хихикая, она приблизилась к брюнетке и поцеловала ее. Девушки накинулись на бездыханное тело и стали рвать его зубами.

Тимофеев сидел ни жив ни мертв.

Или это только показалось ему, или на самом деле лица девушек изменились. Они стали плавиться, словно воск, карикатурно вытягиваться, трансформироваться во что-то странное. Большие темные глаза брюнетки стали маленькими, похожими на капельки, волосы торчали во все стороны, как иглы дикобраза, жесткие, щетинистые. Рот вместе с нижней челюстью выдвинулся далеко вперед, превращаясь в пасть с мелкими острыми зубами, между ними проворно мелькал розовый, раздвоенный на конце язычок, а нос провалился, остались только две дырки, поросшие белесыми волосками, напоминающими плесень.

Метаморфоза, происходящая с блондинкой, была прямо противоположна той, что случилась с брюнеткой, но не менее чудовищна. Ее лицо тоже вытянулось, удлинилось, при этом кожа сильно натянулась и заблестела, будто жиром смазанная. Подбородок девушки съежился, собрался в складки, а затем и вовсе исчез, исчезли рот и нос, а глаза выкатились вперед и выдвинулись наружу на тонких бледных стебельках, как у краба. Из середины того, что раньше было девичьим лицом, начал быстро расти покрытый мелкими струпьями отросток, все больше и больше походивший на хобот слона в миниатюре. Из отверстия на конце хобота торчали, шевелились короткие зеленоватые трубки.

Девушка-крыса и девушка-насекомое пировали, погружая руки и пасти в растерзанную плоть несчастной жертвы. Их рыла ходили ходуном, пережевывая, перемалывая, перетирая человеческое мясо.

Тимофеев закричал. Он закричал беззвучно, не раскрывая рта, но так отчаянно, что стекла в его окне и окнах напротив наверняка повылетали бы, если бы он кричал вслух. Твари в окне напротив замерли. Затем они, как по команде, подняли головы и уставились на Тимофеева. Их глаза встретились.

В этот миг он испытал такой ужас, какой ему не доводилось испытывать никогда прежде. Тимофеев почувствовал, что сердце его оборвалось и упало куда-то вниз, как камешек в воду. Сосущие глаза тварей впились в него и держали цепко, не выпуская ни на мгновение.

Холодно.

Он попытался оторвать взгляд, пошевелиться, собраться с силами, но ощутил лишь холод в позвоночнике. Медленно, очень медленно, словно в замедленной съемке, одна из кошмарных тварей повернула рыло к другой и что-то произнесла. Блондинистая тварь ухмыльнулась и кивнула головой, соглашаясь. Она подошла вплотную к окну, причем ее мерзкая морда снова превратилась в обычное девичье лицо, и прижалась к стеклу губами, скользкими от крови, в насмешливо-издевательском жесте. На стекле остался кровавый отпечаток.

Чудовища отвернулись от окна, утратив всякий интерес к еде, и исчезли в глубине квартиры. Направляясь к выходу, они прошли прямо по телу, как по куче мусора; при этом правый каблук брюнетки на миг зацепился за порванную губу мертвой девушки. Брюнетка раздраженно дернулась, высвободив туфлю из плена, за ней потянулась крохотная нитка кровавой слизи. Дверь закрылась. Свет погас.

Тимофеев испытал небывалое облегчение.

«Ф-ф-ф-т-ф-т-ч-ш-ш-ш…» – воздух с глухим шумом вырвался из его легких, словно из меха волынки. Оказывается, все это время он просидел, затаив дыхание. Он отнял бинокль от глаз и замер в оцепенении, шокированный увиденным. Потом вновь поднес бинокль к глазам (и ему было страшно, впервые за всю его жизнь страшно подглядывать за кем-то), навел на те самые окна. Темно.