Хранитель историй

— Рана не говорила, когда подойдёт?

— Минут через десять.

Большая часть точечного массажа затрагивала голову, шею и плечи, но доктор Сэдик старался не касаться Авы в отсутствие медсестры. Он настаивал на этом с самого начала, что придало Аве непринуждённости. Она хотела быстрее закончить беседу и перейти непосредственно к лечебной процедуре.

— Как вам Стамбул? — поинтересовался доктор. — Вы путешествуете одна?

— Да. Но местные настолько дружелюбны, что мне кажется, словно я окружена старыми знакомыми.

Он улыбнулся.

— Турки очень серьёзны в вопросах гостеприимства. Это замечательная черта их культуры.

«Их культуры?»

Ава нахмурилась. Ей казалось, что доктор тоже турок.

— Да… я наслаждаюсь городом. Обязательно сюда вернусь. Один человек сказал мне, что Стамбул питает душу. Думаю, он прав.

Ава заметила блеск в глазах доктора, словно он узнал фразу.

«Это что, распространённая пословица в Турции?»

Блеск исчез, уступив место вежливому интересу.

— Стамбул важен для многих мировых религий, особенно для ислама и христианства. Но даже до этого, он всегда славился своей культурой. Можно с уверенностью сказать, что город хорош для души.

— Может, поэтому голоса не столь громки, — пошутила Ава. — Здесь моя душа не столь голодна.

— Возможно. — Кажется, он воспринял эту фразу серьёзно. — Существует много верований о душе. Персы одними из первых классифицировали душу как нечто отдельное и вечное. Они считали, что душа переживает смерть, так же как в это верят и евреи, и христиане, и мусульмане. Египтяне полагали, что душа существует в пяти отдельных частях, одна из которых находится вот здесь. — Он улыбнулся и положил руку на сердце. — А некоторые считали, что душа даёт человеку индивидуальность и творческие способности, хотя мы, конечно, знаем, что это функции мозга.

— Естественно.

«Почему он коснулся этой темы? И куда испарилась медсестра? Я не могу ждать её весь день».

«Ну, на самом деле могу».

— А мозг, конечно, это уже сфера моего интереса, — по-прежнему разглагольствовал доктор Сэдик. — Мозг… такой сложный и удивительный орган. Множество тайн, требующих разгадки. Возможно, мозг — это вместилище души. В конце концов, это место творческого потенциала, который множество мировых религий рассматривают, как отражение божественности.

— Что? Мозг?

— Творческий потенциал, — сказал он, сверкнув глазами. — Конечно, как художник вы это испытывали. Вспышка озарения, словно пришедшая извне. Некоторые сказали бы, что творчество — это голос души.

Его внутренний голос был приглушён, но Ава по-прежнему могла ощущать его возбуждение.

— Я… я просто фотограф, доктор Сэдик. Я ничего не создаю. Я не художник или что-то в этом роде.

— Ах, — он откинулся в кресле. — Возможно, ваш истинный потенциал лежит в ином.

В этот момент Ава услышала, как открылась дверь и в кабинет вошла Рана.

— Доктор Сэдик, мне так жаль! Госпожа Мэтисон, простите меня. Мой отец болен и…

— Не волнуйтесь, моя дорогая. — Доктор Сэдик поднялся с кресла. — Мы с Авой пока немножко поболтали. Но вам стоит начать процедуры. — Он повернулся и протянул руку. — Ава, вы готовы?

Ава облегчённо выдохнула, радуясь, что непонятная философская беседа закончилась.

— Абсолютно.

Глава 5

Время близилось к рассвету, когда Малахай услышал шаги хранителя. Дамиан вышагивал за пределами закрытой ритуальной комнаты, в которой книжники обычно наносили талесм, чем собственно и занимался Малахай. Свечи мерцали у известковых стен, исчерченных знаками с тайной магией: старыми защитными чарами, вырезанными заботливой рукой ирин, построивших дом. В комнате не было ни электричества, ни окон. Они могли нарушить паутину колдовства. Огонь для медитаций горел постоянно, и, как правило, следил за ним хранитель дома. Вероятно, по этой причине Дамиан и бодрствовал.

«Пусть ждёт».

Малахай не поднимал глаз от своей кожи. Он работал над новым заклинанием на правой руке, особо сложным талесмом, который защитит от искушения и поможет сосредоточиться. Игла из слоновой кости проникала под кожу со скоростью молнии, чернила со слабым серебристым сиянием запечатлевали заклинание на теле.

Малахай почувствовал пульсацию и рождение новой магии. Он, как и все книжники ирин, был привычен к физической боли от нанесения татуировок. Останавливаться приходилось только для того, чтобы окунуть иглу в чернила, изготовленные из пепла ритуального огня. В течение нескольких минут символы древнего языка обретали очертания, извиваясь и вплетаясь в уже существующие заклинания.

Когда зачарование закончилось, Малахай глубоко вздохнул и сконцентрировался на пламени. Тихо вознёс хвалу Создателю, матери, родившей его, и отцу, обучившему. Своему учителю и совету старейшин.

Малахай закрыл глаза и позволил волшебству овладеть собой. Затем медленно открыл их и посмотрел на руку.