Хранитель очарованных комнат

Мерритту понадобилось три дня, чтобы открыть ту папку, что ему завещала Хюльда. Вначале шло семейное древо с подчеркнутым именем Нельсона Сатклиффа.

Мерритт уставился на него. Кэттлкорн был городком приличного размера; он отчасти ожидал, что не будет знаком с этим человеком. Но Сатклиффа он знал. Констебля Сатклиффа, то есть. У него была жена и трое сыновей, все младше Мерритта. Его… братья?

Он заглянул в записи под древом; лишь через минуту он сообразил, что это – магические метки. Если это взято из Генеалогического общества распространения магии, то в них был смысл. Его глаза пробежались по ветвям, отмечая множество Х, Ох и, по одной из веток, Об. Общение. Кажется, эти чары превалировали у его предков. Именно общение привело его к могильной плите Оуэйна. И это значило… что? Что трава и тростник говорили с ним? У него было то же чувство, когда он искал Хюльду в темноте. А потом те искаженные штуки в лаборатории Сайласа…

Мерритта передернуло, и он оттащил свои мысли от вызывающих содрогание воспоминаний, вновь сосредоточившись на своей родословной. Все верно, отцовская линия Нельсона Сатклиффа вела прямиком к Манселям, хотя имя Оуэйна в документах не было указано. Он потратил всего секунду, чтобы вписать его.

Глаза вернулись к Нельсону Сатклиффу.

– Давай-ка кое-что проясним, – сказал он листу бумаги. – У тебя был роман с моей матерью, которая родила меня, и мой отец об этом знал. Поэтому он так и хамил мне всю мою жизнь, но то ли из-за давления общества, то ли из-за какого-то подобия совести он подождал, пока мне не исполнится восемнадцать, чтобы подкупить мою возлюбленную, чтобы та соблазнила меня и разыграла беременность, а ты тем временем, что, отыскал мою бабушку и отдал ей этот дом, чтобы все исправить?

Он отбросил бумаги и откинулся на спинку стула. Дверь в его кабинет скрипнула, и сопение подсказало ему, что пришел Оуэйн. Ну или Батист получил по голове сильнее, чем он думал.

– Мне стоит написать мемуары, – сказал он собаке. – Хотя никто не поверит, что это правда.

А что такое мемуары?

Он все еще не привык к голосу в своей голове. Это случалось все чаще и чаще, а значит, как-то Мерритт начинал разбираться с этими чарами общения, запертыми в его крови.

– Это приукрашенная автобиография, – ответил он.

Насколько Мерритт понимал, Оуэйн останется собакой неопределенно долго… пока не умрет, в случае чего он сможет снова поселиться в доме, если только скончается на острове Блаугдон. Не то чтобы Оуэйн хоть в какой-то мере хотел обитать в доме – ему нравилось снова иметь тело, нюхать, трогать, пробовать на вкус, а всего этого он не мог делать в своем каркасе из дерева и кирпича. Ну и к тому же Мерриттовы чары общения работали только на растениях и животных – если Оуэйн вернется в дом, они потеряют это средство коммуникации.

Мерритт потер глаза. Помимо того, что он в тридцать один год обнаружил, что он волшебник, ему придется вернуться в Нью-Йорк. Ему было необходимо встретиться лицом к лицу с Нельсоном Сатклиффом и Питером Фернсби. По меньшей мере один из них не будет рад его видеть.

Он взглянул на камень общения, тихо лежащий на краю его стола.

– По очереди.

Открыв ящик, он вынул свою все растущую рукопись.

Прямо сейчас было критически важно дописать книгу.

* * *

Прошло чуть больше недели с тех пор, как Хюльда приехала жить к младшей сестре, которая приняла ее очень любезно, учитывая, что Хюльда не смогла предупредить ее о своем прибытии заранее. Даниэль Ларкин Таннер проживала в Кембридже, к северо-западу от Бостона, в чудесном доме, который она вот уже десять лет делила с двумя детьми и мужем, наследственным адвокатом. И это было замечательно, потому что у них имелась свободная комната, которую выделили Хюльде и ее вещам, и свободное пространство, по которому она могла бродить и тоскливо вздыхать, рассматривая свою жизнь в целом в аористическом ключе, как нечто завершенное.

Она не получала вестей от Миры. Она не получала вестей от Мерритта. Мисс Тэйлор однажды связалась с ней через камень, это было приятно. Но, опять же, может, кто-то еще и пытался, но Хюльды не было рядом, и она не слышала. Она запретила себе повсюду носить с собой камень, зная, что в итоге станет сердиться. Хотя, стоит отметить, она проводила очень много времени, просто сверля его взглядом. Она пыталась набраться смелости и активировать камень, даже записала фразы, которыми могла бы начать разговор, но ее смелость, даже если изначально она у нее и имелась, теперь ее подводила. Сказать по правде, каждую ночь она прокручивала в голове целый ряд идей, позволивших бы связаться с Мерриттом, но к утру ее строго выдрессированная рациональная сторона отбрасывала их все до единой.