Теперь же, с полным желудком после ланча, который она совсем не помогала готовить, Хюльда сидела на диване-подоконнике у многопанельного окна и смотрела, как ее племянники и зять бегают во дворе, а пестрые оранжевые и красные листья кружатся возле их ног. Уже было достаточно холодно, чтобы надевать шапки, шарфы и перчатки, и деревья стояли полуобнаженные, но солнце оставалось ярким. Поправив очки, Хюльда улыбнулась этой картинке, снова почувствовав тоску и немножко грусть. Но это уже становилось для нее нормой.
– Мисс Ларкин? – Единственная служанка сестры, мисс Кентербери, подошла к ней, держа под мышкой метлу, а в руках – сверток в коричневой бумаге. – Это только что пришло для вас.
Хюльда моргнула.
– Для меня? – Кто вообще знал, что она здесь? Только у Миры был адрес. Это такое извинение? – Спасибо.
Она положила сверток – на ощупь как книга – на колени, и мисс Кентербери отошла в сторонку, оставив ее в относительном одиночестве.
Развернув бумагу, она обнаружила, что там не книга, а стопка листков, исписанных знакомым почерком, и сверху записка:
Хюльда улыбнулась, хотя, если честно, ей хотелось бы, чтобы записка была подлиннее. Она прочла ее еще раз, медленнее, и положила рядом с собой на сиденье окна. Листки в ее руке продолжали историю с того самого момента, где Мерритт остановился, когда читал ей вслух, пока она оправлялась после
Хюльда отложила листок в сторону, заинтригованная. Однако на следующей странице история совершенно переменилась.
Хюльда улыбнулась. Что-то теплое и странное раздувало ей грудь.