Хранитель очарованных комнат

– Видимо, р-раз я не смогла все с-скрыть, нет с-смысла вас выгонять, да?

Мисс Тэйлор скользнула в комнату, беззвучно закрыв дверь за собой. У нее в руках была еще одна свеча, которую она и поставила на прикроватный столик. Беспокойство проступило на ее лице, когда она села рядом с Хюльдой и прикоснулась к ее рукаву.

– Что случилось?

Хюльда улыбнулась. Она не знала почему. Подняла свой сырой платок и промокнула воспаленные глаза.

– Н-ничего, честно. Я уезжаю, только и всего. Завтра, наверное. Нет, послезавтра… М-мне понадобится немножко времени, чтобы все уладить с БИХОКом, – она снова сглотнула, – и собрать вещи. Но это к лучшему.

Мисс Тэйлор нахмурилась.

– Мисс Хэй вас переводит? Почему?

Хюльда крутила платок в руках. Болезненный комок собирался в горле.

Нерешительно мисс Тэйлор спросила:

– Дело в… мистере Фернсби?

По спине пробежала очень неприятная волна.

– С чего вы так решили?

– Он не вернулся с вами домой. – Она положила руку ей на колено. – И он, видимо, та причина, по которой вы не хотите уезжать.

Хюльда помотала головой.

– Чепуха.

– Я знаю, что лезу не в свое дело, – продолжала она, – но я вижу, как вы двое ведете себя друг с другом.

От очередного унижения Хюльде стало жарко в собственной коже.

– Как я веду себя с ним, вы хотите сказать. – Она почувствовала себя еще большей дурой, чем раньше, узнав, что это было настолько очевидно.

– Не-е, вы оба. – Она улыбнулась. – Вы ему нравитесь, мисс Ларкин.

Хюльда сжала губы, но не смогла удержать новую волну слез. Она зарылась лицом в платок и прикусила очередной всхлип, чтобы он вырвался изящными рывками, а не единым уродливым воем. Мисс Тэйлор растирала ей спину, терпеливо ожидая, пока Хюльда вернет себе хоть каплю самоконтроля.

– З-значит, мы обе дуры, – прошептала она. – Мистер Ф-Фернсби не вернулся, п-потому что он разыскивает свою бывшую невесту, мисс Маллин. Он п-поехал за не-ей.

Рука мисс Тэйлор замерла.

– Ох.

Хюльда опустила платок и шмыгнула носом. Несколько напряженных секунд прошли, давя на нее кирпичами.

– Мне жаль, – прошептала мисс Тэйлор. Больше ей было нечего сказать.

Хюльда кивнула:

– Мне тоже, моя дорогая. Мне тоже.

* * *

Уже снова стемнело, когда Мерритт добрался до манчестерской ратуши, где должен был пройти концерт. Он поплотнее запахнул сюртук, жалея, что не купил перчатки, но теперь уже ничего не поделать. Его нервы остро реагировали на окружение. Каждый взрыв смеха или стук копыта раздражал его, как будто кто-то водил теркой для сыра по его коже, туда и обратно, да так, что косточки гремят.

Хюльда не связалась с ним через камни, как обещала. Он снова и снова осаждал ее, глубоко за полночь, пока наконец Бет не ответила и не сказала, что да, миссис Ларкин дома, в полном здравии, просто заснула. Наверное, она забыла. От этого Мерритт почувствовал себя еще более брошенным, чем прежде. Он вспомнил свои слова, подумав, не обидел ли ее чем-то, но он ведь так и не сказал ей что хотел, так что как бы он сумел это сделать?

По крайней мере, она в безопасности, а Мерритту нужно было сосредоточиться на другом деле, притягивавшем его мысли, как новорожденный торнадо, оставляя за собой только тревогу.

Перед ратушей стояли ряды экипажей и мальчишек, присматривающих за лошадьми. Окна ярко светились. Концерт был готов начаться в любую секунду; он уже слышал, как музыканты настраивают скрипки.

Он просочился внутрь вслед за пожилой парой, одетой гораздо лучше, чем он сам; он как-то не задумывался об этом, покупая билет на мероприятие. Но он остановился перед входом в зал. Остановился и потряс коленкой, заглядывая в открытую дверь, откуда на него посмотрел какой-то охранник.

Он не сможет. Не сможет высидеть два часа музыки и смотреть на нее, не имея возможности что-либо сказать, зажатый между незнакомцами, не дающими ему выйти. Это казалось пыткой. Лучше уж терка для сыра.

И поэтому Мерритт выскользнул обратно на улицу, решив вместо этого нареза́ть круги вокруг здания, согревая ноги. Он погладил пальцем камень общения, осторожно, чтобы не активировать чары, ему очень хотелось поговорить с кем-то, но он понятия не имел, что мог бы сказать. Его мысли были слишком бессвязны, чтобы облечь их в слова. Так что он ходил, и ходил, и ходил.

Концерт начался; он слышал музыку, проходя мимо южной стороны ратуши, но все стихло, когда он перешел на северную; один раз он остановился, чтобы помочь какому-то пареньку накрыть попоной беспокойную кобылу. Мерритт узнавал почти все мелодии. Он был благодарен за то, что окна располагались слишком высоко, чтобы в них заглядывать.

Ему стало холодно, так что он проскользнул в здание где-то на середине концерта, показав кому-то свой билет, чтобы никто не обвинил его в том, что он слоняется здесь без дела, хотя именно этим он и занимался. Слонялся по фойе, переводя дыхание, сочиняя, что он скажет, и передумывая каждые несколько минут. Когда ноги снова зачесались, он опять вышел на улицу и пошел вокруг здания в противоположном направлении, делая максимально широкие шаги.