Хранитель пчел из Алеппо

Марокканец выглядывает сквозь стеклянные двери во двор. Тот представляет собой небольшой квадрат, вымощенный плиткой, а по центру растет одинокая вишня.

Встаю и прислоняюсь лбом к стеклу. Сейчас девять часов вечера, солнце понемногу спускается за горизонт. На фоне пылающего неба чернеет высокий силуэт дерева.

– Пока еще безоблачно, – говорю я, – но через три минуты пойдет дождь. Пчелы в дождь не вылетают. Никогда не станут этого делать, а здесь почти все время льет.

– А вдруг английские пчелы другие, – говорит марокканец.

Я поворачиваюсь к нему, и он снова улыбается. Наверное, потешается надо мной. Мне это не нравится.

Внизу находится ванная комната, один из мужчин пошел в туалет. Когда он нажимает на смыв – кажется, что шумит водопад.

– Чертов иностранец, – говорит марокканец и поднимается, чтобы пойти в спальню. – Ну кто мочится стоя! Надо садиться!

Я выхожу во двор и кладу пчелу на вереск у забора.

В углу комнаты стоит компьютер с выходом в Интернет. Сажусь за стол, чтобы проверить письма от Мустафы. Он уехал из Сирии незадолго до меня, и почти всю поездку мы переписываемся по электронной почте. Он ждет меня на севере Англии, в Йоркшире. Именно его слова помогли мне сдвинуться с мертвой точки. «Где пчелы, там и цветы, а где цветы – там новая жизнь и надежда». Я приехал сюда только ради Мустафы. Благодаря ему мы с Афрой не останавливались, пока не добрались до Великобритании. А теперь я могу лишь пялиться на свое отражение в экране. Не хочу, чтобы Мустафа узнал, в кого я превратился. Мы наконец в одной стране, но, если встретимся, он увидит перед собой сломленного мужчину. Вряд ли Мустафа узнает меня. Я отворачиваюсь от экрана.

Жду, пока комната не опустеет, пока не уйдут все постояльцы с их иностранными языками и обычаями и не останется лишь шум машин вдалеке. Представляю себе улей, где роятся желтые пчелки: они вылетают, поднимаясь в небо, и устремляются на поиски цветов. Воображаю простирающиеся под ними землю, дороги, фонари, море.

Внезапно в саду загорается сенсорный фонарь. С того места, где я сижу – в кресле лицом к двери, – замечаю тень. Нечто маленькое и темное быстро пересекает дворик. Похоже на лису. Встаю, чтобы посмотреть, но лампочка гаснет. Прислоняюсь лбом к стеклу. Теперь я могу различить, что это существо больше лисы и оно на двух ногах. При движении свет вновь включается. Спиной ко мне стоит мальчик. Он смотрит сквозь дыру в заборе на соседний двор. Я барабаню по стеклу, но ребенок не реагирует. Нащупываю ключ на гвозде за занавеской и открываю дверь. Когда я приближаюсь к нему, он поворачивается, будто бы ждал меня, и смотрит своими черными глазищами, жаждущими ответов на все вопросы.

– Мухаммед, – тихо говорю я, стараясь не вспугнуть мальчика.

– Дядя Нури, видите тот сад? Там столько зелени!

Он отходит в сторону. Я заглядываю в дыру. Темно, и я не вижу ничего зеленого, только мягкую тень от кустов и деревьев.

– Как ты меня нашел? – спрашиваю я, но он не отвечает. Стоит быть осторожнее. – Хочешь войти?

Мухаммед садится на бетон, скрестив ноги, и снова смотрит в дыру. Я сажусь рядом.

– Здесь есть пляж, – говорит он.

– Я знаю.

– Не люблю море.

– Знаю. Я помню это.

Он что-то держит в руке. Белое, с ароматом лимона, хотя тут не растут лимоны.

– Что у тебя там? – спрашиваю я.

– Цветок.

– Где ты его взял?

Я открываю ладонь, и Мухаммед кладет туда цветок. Он говорит, что сорвал его с лимонного дерева в

Алеппо

был в руинах. Афра не хотела уезжать. Все остальные уже уехали. Даже Мустафа теперь жаждал поскорее сбежать оттуда. Но не Афра. Дом кузена находился на дороге, ведущей к реке, и я спускался с холма, чтобы навестить его. Идти было недолго, но повсюду сидели снайперы, поэтому следовало проявлять осторожность. Как всегда, пели птицы. Их трели неизменны. Мустафа сказал мне это еще много лет назад. Когда стихали бомбы, все равно звучали их голоса. Они устраивались на голых ветвях деревьев, на ящиках, проводах, разрушенных стенах и пели. Взлетали высоко в нетронутое небо и выводили свои рулады.

Приблизившись к дому Мустафы, я издалека услышал тихую мелодию. Кузен всегда сидел на кровати в полуразрушенной бомбой комнате, на старом проигрывателе крутилась пластинка. Он посасывал сигарету, и дым собирался над ним облачками, а рядом мурлыкала кошка. Но в этот день я не застал Мустафу дома. Животное спало, свернувшись в клубок на том месте, где обычно сидел он. На прикроватной тумбочке была фотография, которую мы сделали в год открытия нашего бизнеса: мы оба щурились от солнца, стоя на фоне пасеки, Мустафа на фут выше меня. Нас окружали пчелы: пусть на снимке это и не запечатлелось, но я знал. Под фотографией лежало письмо.