Мясорубка продолжалась, Глоддрик взмок, его сердце начинало покалывать, а дыхание – сбиваться. Когда количество убитых горхолдов перевалило за девяносто, он стал двигаться в разы медленнее, каждое движение причиняло все большую мышечную и суставную боль, но Глоддрик до конца работал на пределе своих возможностей, его стиснутые зубы и растянутые в яростном оскале губы внушали панический ужас наступавшим на мост воинам Азрога. Но вот Глоддрик не успел защититься – он снова отвел мечом вражеское копье в сторону, ребром ладони перебил трахею врага и, перехватив меч лезвием вниз, отрубил голову, другой копейщик пошел на него щитом, стремясь отогнать хоть на шаг, но Глоддрик уперся в ответ, рывком отвел щит и боднул врага головой в лицо, расквасив ему нос. И вот тут-то его настигла беда. Слишком шустрый враг с двуручным мечом зашел сбоку, когда Глоддрик бил другого головой, и хирургически точным движением подрезал сухожилие на левой ноге. Глава Карательного Отряда захрипел, но лицо его не скорчилось от боли, лишь шире стала безумная улыбка несмотря на то, что здоровая нога его подогнулась, не выдерживая веса. В падении на колено он ухитрился использовать инерцию падения набок угодить лезвием врагу в голову. Точный удар разбил шлем в сочленении, крепление лопнуло, и пластины каски разлетелись в разные стороны, а удар вышиб мозги из черепной коробки врага. Когда Глоддрик упал на колено, этим воспользовался один из горхолдов, чтобы всадить наконечник алебарды ему под ключицу. Глоддрик рукой, несмотря на пульсирующую боль, ухватился за вражеское орудие, дернул алебарду вбок, подрубил врагу ногу и, когда он упал, разрубил голову, но следующий пилум вонзился в боковину меж ребер. Затем было брошено другое копье и, прошив кирасу в районе правой части груди, неглубоко вошло, едва не задев легкое. Глоддрик зарычал, раж охватил его до предела. Он истекал кровью, его хромающая нога отозвалась адской болью, когда он оперся на нее, а когда оттолкнулся от той, сухожилие которой было подрезано, боль заставила до онемения челюсти сжать зубы, но он смог рывком подняться на ноги, отбить нисходящий удар меча врага и разрезать его шею. Пилум вонзился ему в бедро хромой ноги, Глоддрик в ответ пронзил грудь пикинера вверху, под шеей, на участке, не защищенном кирасой. Он снова упал на колено, онемевшая нога с резаным сухожилием и изувеченная, из которой вытекло порядочно крови, обе уже не выдерживали его вес. Глоддрик попробовал подняться, но на него посыпался град мечевых ударов, он отбивался и задел лицо одного из меченосцев, ослепив его, но мощным ударом топора его зазубренный меч с искрением был разломлен, а когда еще два клинка вонзились Глоддрику в брюхо, он харкнул кровью, однако обломок меча не выпустил. Другой рукой он нашарил валяющийся под ногами врагов топор и размашистой атакой расколол одному голову, а другому – отсек ступню, после чего добил уже падающего горхолда, обезглавив. И тут он, не выпуская топора и рукояти с оставшейся частью меча, издал протяжный вопль, походивший более на крик раненого хищника, чем человека. Этот вопль перешел в одержимый хохот, Глоддрик захлебывался в безумном смехе, захлебывался и кровью, которая заставила его зайтись болезненным кашлем, а затем харкнуть обильным кровавым сгустком. Когда же он поднял взгляд на горхолдов и ощерился своей известным на весь Союз оскалом буйного человека, одержимого нечистой силой, горхолды в страхе отпрянули. Сейчас они боялись его больше, чем Заргула.
Однако один из офицеров растолкал солдат и всадил пилум с разбегу Ганрайскому Демону, в бессилии стоявшему на одном колене, под сердце, не задев его по оплошности. Не сбавляя натиска, он рванул пилум кверху, подняв Глоддрика на ноги, и погнал к краю моста, намереваясь скинуть. Глоддрика хватило на последнее усилие – когда вражеский офицер уже толчком выбрасывал его вместе с пилумом, Ганрайский Демон вцепился обеими руками врагу в глотку, обхватил его ноги своими и, задействовав силу толчка и падения за ограду, перебросил через себя врага, после чего сам полетел в реку лавы.
Вот он с бешеной скоростью летит в пропасть, ров, наполненный кипящей лавой. Жизнь не проносилась перед глазами, как это рассказывали на войне многие солдаты, ведь жил он совсем не так, как хотел бы. Единственное, в чем нашел смысл своего существования Глоддрик, была защита Союза. В падении он отвел взгляд от стен черного дворца, уменьшающихся на глазах и скалы, на которой он был сложен, чьи рельефы проносились подобно каменному водопаду. Он обратил глаза в небо и где-то далеко, там, где пелена иссиня-черных туч еще не закрыла небо, увидел просвет солнечных лучей.
– Союз… – протянул он обессилевшую руку к свету, где-то там солнце освещало его родные края, края, которых он никогда не увидит, – моя родина… моя… родина…