Хранитель Силы

– Барон, время молитв закончилось, – отрезал Пронский. – Или прощайтесь с сыном, или выполняйте мои команды.

– Выбор сделан! Да, да, мой выбор – продолжение рода фон Вальдбергов. – Он пропустил голову сына сквозь кольцо связанных рук. – Готов выполнять команды, князь, если вы сейчас же отпустите сына.

– Его отпускали – не уходит!

– Почему ты не уходишь, Томас?

– Я хочу быть с тобой, мой отец. Они погубят тебя, а я не дам сделать это. Я вырву им сердца…

– О чем ты говоришь? Ты болен!

– Да… Со мной что-то произошло, когда мы вошли в разбитый костел… Помнишь, был звук пикирующего бомбардировщика?.. А потом темнота… Это упала бомба, да? И мы теперь на том свете?

– Нет, мы живы! Мы остались на этом свете и теперь не умрем!

– Но почему на этом свете так плохо? Война окончилась?

– Забудь, забудь, Томас! Для нас все окончилось, и это замечательно! Я желал, чтобы ты оставил заблуждения, и это случилось чудесным образом… Теперь сними форму вермахта и переоденься в цивильный костюм. Где-то со мной был чемоданчик с одеждой для тебя.

– Мне хочется быть с тобой, мой отец…

– Нельзя. Я пленный. Мне нужно идти в русский плен, чтобы спасти тебе жизнь. Так на войне случается… Переодевайся и уходи!

– Хорошо, мой отец. – Он взял чемоданчик и полез из машины. – Переоденусь и уйду.

– Продолжим, генерал. – Пронский сел с ним рядом. – Кто из высших чинов рейха контролирует погрузку ценностей и отправку самолета? Борман?

– Лично он. О готовности к взлету я обязан лишь доложить. Время его назначено на ноль часов четырнадцать минут.

– Сколько охраны будет с грузом?

– Девять офицеров…

– Они подчиняются вам?

– Да, по личному распоряжению Бормана я сам подбирал людей в бригаде СС. Экипаж и охрану.

– На каком аэродроме стоит самолет?

– Это один из специальных аэродромов, близ Луккенвальда…

– Сопровождают истребители?

– Да, три машины, до французской границы.

– Где предполагается заправка вашего бомбардировщика?

– Установлены дополнительные баки, перелет в Аргентину без заправки.

– Сколько человек экипажа?

– Два пилота, штурман и четыре стрелка.

– Почему так много стрелков?

– На самолете четыре пулемета, на все стороны света.

От истребителей сопровождения можно было избавиться еще над территорией Германии…

– Охрану придется оставить на земле, барон, – уже попросил Пронский. – Вам нужно отдать такой приказ.

Фон Вальдберг приуныл.

– Это сделать нелегко… Они дрожат за свои шкуры, и я опасаюсь обыкновенного мятежа, когда бомбардировщик оторвется от земли.

– Охране известно время вылета?

– Нет, его знаю только я…

– За пятнадцать минут до взлета дайте им грузовики и три часа на сборы, – посоветовал полковник. – Пусть возьмут с собой семьи и минимум вещей.

– Но брать семьи категорически запрещено!

– Мы их не возьмем, поскольку взлетим, как только офицеры СС уедут с аэродрома.

– Ах да… Это разумно. Но они поднимут тревогу, как только узнают.

– Нас уже будет не достать. – Пронский разрезал путы на руках и ногах генерала. – Насколько сильно охраняется мост через Хафель?

– Даже под бомбежкой заставляют выходить. Проверяют машины и документы. Боятся диверсии…

Капитан открыл дверцу и увидел, что старшина с Томасом в цивильной одежде стоят неподалеку от машины и изъясняются на пальцах – как два приятеля…

– Сыромятнов, накачай лодку и быстро! – Он вышел из машины, добавил тихо: – Ну, разобрался, кто этот пацан?

Тот пожал плечами и двинулся по саду вниз, где в компостной яме была спрятана лодка, и генеральский сынок помчался за ним.

– Томас! Томас! – закричал отец так громко, что пришлось зажать ему рот.

Угомонив его, Пронский достал радиостанцию, спрятанную в доме, и развернул антенну. В эфир улетело всего несколько слов и цифр, обозначающих координаты и время. Оставив рацию на дежурном приеме, он взял генерала под руку и спустился вниз к старшине.

– Лодка всех не поднимет, – сообщил тот. – Генерал тяжеловат, а эта резина спускает по швам.

– Останешься здесь, – приказал полковник. – Заберись в развалины, замри и жди наших. Пацана в расход.

– Товарищ капитан… Я не могу, вы же знаете. – Сыромятнов склонился к уху. – Мы же договорились…

– На войне не договариваются – исполняют приказы.

– То ли ангел, то ли черт… Заторможенный этот пацан или улыбается так, что страшно. Похоже, больной, не в уме… Ну сами-то посмотрите!.. Как его в расход? И в другой день рука не подымется…

– У нас и так хвостов достаточно, – отрезал Пронский. – Неизвестно, куда исчезли эти двое, что ходили к костелу, Соболь в немецком госпитале… Успех операции требует, чтобы не осталось ни одного свидетеля.

– Все повторяется, – вздохнул старшина и скрипнул зубами. – Конец войне, крах фашизму, новая эра, говорят, будет… Но почему-то, когда меняется идеология, обязательно гибнут дети. Взрослые убивают детей, приносят их в жертву.

– Что, что ты сказал?

– Когда родился Христос, царь Ирод приказал убивать всех младенцев. Чтобы наверняка лишить жизни Иисуса. Он ведь тоже нес с собою эру христианства… И в революцию тоже больше всего страдали дети…