Хранитель света

— Слушай, — сказала она, торопливо натягивая джинсы, — ты бы хоть печку протопил, что ли. Холодно ведь! И сыро, как в погребе. Я видела, за сараем дров целая поленница.

— Дым увидят, — отозвался с кровати Денис. Он дотянулся до стены, загасил об нее окурок и зашвырнул его под кровать.

— Ну и что? — спросила Даша, ныряя головой в майку.

Денис молчал. Даша посмотрела на него, ожидая ответа, подумала немного и надела свитер. Сразу стало теплее.

— Ну и что? — повторила она. — Нет же никого вокруг! А если кто-то и увидит дым, так что с того? Подумаешь, дым из трубы! Не пожар ведь.

— Ну что ты капризничаешь? — садясь и обхватывая руками колени, сказал Денис с плохо скрытым раздражением. — Я ведь предупреждал тебя, что жизнь в бегах — не сахар. И в Европе не сахар, а уж тут…

Даша набрала в облупленную эмалированную кастрюлю мутноватой колодезной воды из ведра, поставила кастрюлю на старенькую, заросшую грязью и ржавчиной электроплитку и повернула рукоятку регулятора. Сквозь мохнатую жирную пыль зарделся оранжевый глазок. Даша подавила дрожь омерзения, повернулась к плитке спиной и принялась разбирать привезенные Дэном продукты. Помимо сухих супов, вермишели, буханки черного хлеба и палки копченой колбасы, в пакете обнаружилась бутылка неплохого красного вина. Даша понятия не имела, сколько стоит это вино в здешних широтах, но даже во Франции дешевым оно не было.

— Обалдел, что ли? — сказала она, показывая Дэну бутылку. — Денег же нет! У тебя же, наверное, и половины такой суммы с собой не было!

— Не было, — самодовольно усмехаясь, согласился Денис. — Но чего не сделаешь ради любимой девушки! Просто хотелось тебя порадовать.

— Меня или себя? — резче, чем ей хотелось, спросила Даша. — Лучше бы ты меня чем-то другим порадовал. Кстати, как вы поговорили?

Денис поскучнел, перестал ухмыляться.

— Как, как… Крепкий орешек твой папаша! Знаешь, что он мне сказал? Ваша игра, говорит, затянулась. Сажай, говорит, мою дочь в самолет, хотя бы и силой, а я ее тут встречу. А не то, говорит, мои ребята вас найдут, отрежут тебе — мне, то есть, — яйца, засунут в глотку, а потом пристрелят.

— Да, — спокойно согласилась Даша, разглядывая инструкцию на пакетике с грибным бульоном, — они это могут. Запросто.

— Что-то я тебя, Дарья, не пойму, — осторожно произнес Денис. — Ты так спокойно об этом говоришь…

— А как мне об этом говорить? — Даша поискала глазами ножницы, не нашла и оторвала уголок пакета зубами. — Не волнуйся, они нас не найдут. Не успеют. Мой папуля не такой крепкий, каким кажется, он заплатит. Фотографию он получил?

— Говорит, нет, не получил.

— Тем более. Когда получит, станет сговорчивее. Что бы он сейчас ни думал, что бы ни говорил, но этот мой портрет во весь рост заставит его понервничать. Главное, чтобы он начал сомневаться. Да он и сейчас, наверное, сомневается…

— Мне так не показалось, — сказал Денис. Он неохотно спустил ноги с кровати и стал одеваться, начав почему-то с носков. Даше это показалось немного диким, но она промолчала. — Железный у тебя папаша. Я бы на его месте задумался, а он — хоть бы хны.

— Ничего, — сказала Даша. — Получит фотографию — задумается. А если не задумается, мы ему поможем.

— Ох, Дарья, — со вздохом сказал Денис. — Ты хоть понимаешь, во что ты нас втянула?

— Даже лучше, чем ты, — ответила Даша, высыпая в кипящую воду содержимое пакета и осторожно окуная в пар гнутую, рябую от окисла алюминиевую ложку. — Ну почему я тебя должна все время утешать, как маленького? Риск есть, конечно, но минимальный, зато выигрыш — два миллиона.

Она хотела снова заговорить о домике на берегу Мексиканского залива, который они купят на эти деньги, но промолчала. Она уже сто раз об этом говорила, и слова заметно стерлись от слишком частого употребления, а мечта о счастливой жизни с любимым человеком на берегу ласкового моря при взгляде отсюда, из этой трухлявой норы, казалась плоской и нереальной. Мексиканский залив был бесконечно далек от этого заброшенного лесного хутора в Московской области, и временами Даше начинало казаться, что никакого Мексиканского залива не существует и никакой Европы, никакого Парижа и Сорбонны тоже нет и никогда не было, а есть только эта покосившаяся изба, умирающий от старости, заросший гигантской крапивой яблоневый сад за окном да стеной стоящий вокруг сосновый лес, мокрый от серого моросящего дождя.