Хранитель времени

— И вы знаете, что ответила доктору Лелечка? — сказала старушка, и ее маленькие, тускло-черные глазки неожиданно блеснули, — Она ему ответила, что готова только к одному: к тому, что должна во что бы то ни стало спасти сына. Можете себе представить!

И вот Лелечка, рассеянная Лелечка с падающими из волос шпильками и вальсом Шопена, который она так и не научилась играть, снова превратилась в умелую, неутомимую, трудолюбивую медсестру, которой она была когда-то. В розовом избалованном существе с бантиками, которое не жило, а, скорее, порхало без всякой пользы в маленькой квартире, пробудилось то главное, что долгие годы дремало на дне ее души. Безоглядная, самоотверженная материнская любовь родила в ней такую нравственную силу, какой никто и не ждал от нее. Подтянутая, собранная, одетая в белый накрахмаленный халат, в белой косынке на гладко причесанных волосах, она день и ночь сидела у постели сына, умело и терпеливо его выхаживая. И она добилась чуда: мальчик начал выздоравливать.

В первый же день, когда сыну стало лучше, Лелечка продала рояль.

Когда рояль вывозили, Лелечка была в больнице у сына, и только ее муж, небритый и расстроенный, смотрел, как грузчики запихивали в крытый грузовик черное блестящее тело рояля, наполненное тихими вздохами струн. Едва сына выписали, как Лелечка отправила его в санаторий, потом в дом отдыха, потом в Крым на курорт… Теперь всем в доме заправляла она, и муж беспрекословно ее слушался. Сын вернулся домой уже взрослым юношей, загорелым, окрепшим, розовощеким. А Лелечка…

Лелечка ходила по утрам за покупками, готовила обед, вела все домашнее хозяйство. Она уже не говорила, что не создана для этой жизни, не вздыхала, что в ней загублено музыкальное дарование. Единственное, что осталось в ней от прежней Лелечки, это розовый халатик с бантиками, который она, как и раньше, надевала по утрам.

Иногда вечерами она спускалась во двор, чтобы посидеть под платаном вместе с соседками. Когда ее спрашивали, почему она больше не играет на рояле, Лелечка только махала рукой и говорила:

— Бог с ним совсем, с этим роялем. Только место в квартире занимал.

…Старушка замолчала, и я спросила тихонько:

— А где же сейчас Лелечка?

— Ася Петровна! — сказала толстуха горестно. — Кто же так рассказывает, Ася Петровна? — И она сама досказала мне конец.

Год назад муж Лелечки умер от инфаркта. Умер во сне, не разбудив ни ее, ни сына. Лелечка пережила его только на один день. Они похоронены рядом.

Так я услыхала этот рассказ в тихом вечернем дворике. Крупные южные звезды уже заполнили небо, с галереек сквозь листву дикого винограда пробивался свет.

Где-то со стуком распахнулось окно, и я увидела, что это окно Лелечкиной комнаты. Там тоже зажгли свет, легкая штора тихонько раздувалась от ветра.

И тут я услыхала, как из окна, свободно, плавно и могуче, полилась музыка: то был вальс Шопена.

Вальс играла рука сильная и точная, музыка была прозрачной, полной изящества, каждый звук казался глубоким, бархатно-певучим. Музыкант обладал собственной манерой удара по клавишу, придающей звуку особый оттенок, — это была манера зрелого, одаренного пианиста.

— Кто это играет? — спросила я, переведя дыхание.

— Так это же Валя! — сказала толстая соседка. — Лелечкиного сына жена. Он недавно женился. Хорошая такая девушка, в консерватории учится. Можете представить, на музыкальном конкурсе в Швейцарии уже премию получила. Мы прямо все ахнули.

— В Швеции был конкурс, — с достоинством поправила старушка.

— Ну пусть будет в Швеции, большое дело! Важно, что премию получила…

Толстуха подбросила на руках ребенка, тот снова схватил ее за ухо и залился смехом. Старушка, простившись, пошла восвояси.

А я все сидела, слушая вальс, и мне казалось, что он наполняет дворик свежестью дождя, запахом моря, шелестом ветра, жемчужным блеском росы… А вальс звучал все ярче, все свободней — волшебный шопеновский вальс, что играла неизвестная мне молодая женщина, играла в память матери, которой уже нет на свете, в память великой материнской любви.

И каждый звук этой музыки, летящий в ночную теплую тишину, говорил о том, что истинная любовь бессмертна.

СЛУЧАЙ ИЗ ПРАКТИКИ

Прошлой весной в редакцию пришло письмо. Открыв его, я удивилась: внутри конверта, кроме исписанного листка, лежал вырезанный из газеты очерк, написанный мною более пятнадцати лет назад. Письмо начиналось так: