Хранитель времени

Теперь из окна было видно, как пешеходы перебегают дорогу. Рядом с кокетливой дамой, державшей на поводке дрожащую голую собачку, плыла полная монахиня с опущенными глазами, в темном одеянии и огромном белоснежном головном уборе.

Но светофор вспыхивал зеленым светом — и все оставалось позади.

И снова мелькали улицы, набережные, здания банков, дворцы с их нежилой тишиной и ласточками, вьющимися над шпилем… Я выскочила из автобуса и свернула в переулок, решив отправиться дальше пешком.

Значительно позже, чем следовало, мне стало ясно, что я заблудилась.

Третий раз подряд я попадала на одну и ту же площадь, к витрине, где томились три манекена, кутая в трикотаж пластмассовые плечи и вперяя в прохожих отрешенные глаза.

Казалось, давным-давно я должна была выйти на набережную, попасть к королевскому замку, где в этот час обычно происходит смена караула и солдаты в белых касках и белых гетрах маршируют по дворцовым камням, как маршировали триста лет назад. Но снова и снова я блуждала среди незнакомых домов и, как заколдованная, выходила к витрине с тремя манекенами.

— Что за чепуха! — сердито сказала я вслух.

Женщина, разглядывающая витрину, обернулась.

Я увидела синий костюм, тонкую шею, охваченную воротничком блузки, щеки, чуть тронутые румянами… Это была моя утренняя соседка в кафе.

— Могу ли я помочь вам? — сказала она по-английски ту учтивую, ни к чему не обязывающую фразу, которую говорят в этой стране приезжим многие — от полицейских до благовоспитанных школьников.

— О! — смущенно вздохнула я. — Не скажете ли, как пройти к замку?

Женщина молча смотрела внимательными блестящими глазами.

— Вы русская? — неожиданно спросила она и покраснела. — Ну конечно же, русская! — сказала она, не дожидаясь ответа. — Как я сразу не догадалась! В отеле мне сказали, что приехала дама из России. А я не сообразила, что вы и есть эта русская дама… О мой бог!

Она продолжала смотреть на меня, приветливо улыбаясь. Ее костюм, манеры, отличный английский язык — все говорило о том, что передо мною хорошо воспитанная женщина, много ездившая по свету, умеющая быть любезной… Вблизи она показалась мне даже более молодой, чем тогда, когда я видела ее в отеле, но по-прежнему я не могла бы точно определить ее возраст.

— Какая неожиданность! — вдруг сказала она по-русски и даже засмеялась от удовольствия. Очевидно, ей было приятно произносить русские слова. — О, какая приятная неожиданность! Могла ли я думать, что буду иметь сегодня такую милую встречу?

Глаза ее сияли радостью. Маленькой рукой в перчатке она придерживала замшевую сумку, похожую на бочоночек. Шея у нее была слабая и тонкая, но руки казались крепкими, жестикуляция энергичной. Женщина продолжала говорить, с явной радостью вслушиваясь в звучание русской речи.

Но, милые мои, как удивительна была эта русская речь!

В ней совершенно отсутствовала та спокойная свобода обращения с родным языком, которая позволяет то ошибаться, то заикаться в поисках нужного слова. Это был язык ученического перевода, механически-оживленный, с деревянной четкостью интонаций.

Я так изумилась, слушая его, что даже не сразу поняла, о чем говорит моя собеседница.

— Могу ли я получить удовольствие проводить вас? — спрашивала она с очаровательной улыбкой. — О, это не затруднение для меня, а только приятно! Нам предположительно по пути. Мы можем направиться один с другим, не правда ли?

Я поблагодарила, и мы пошли рядом.

Начался разговор — незначительный, легкий разговор случайных попутчиков. Я рассказала, что приехала в Швецию три недели назад, побывала и в Мальме, и в Гётеборге, и в провинции Вермланд; спутница спросила, понравилась ли мне здешняя природа, и я ответила, что пейзажи Швеции прекрасны. От спутницы моей я узнала, что она русская, дочь инженера-металлурга. Из России она уехала в шестнадцатом году, во время первой мировой войны. Она была тогда маленькой девочкой. У нее начался процесс в легких, и родители увезли ее на курорт за границу…

Продолжая разговаривать, мы благополучно миновали площадь с тремя манекенами и вышли к мосту. Теперь я уже знала дорогу: здесь я бывала не раз. Но моя новая знакомая по-прежнему шла рядом, оживленно разговаривая.

— Разве мы знали, что за горе будет встречать нас за границей? — говорила она, качая своей кудрявой головкой. — Бедный отец скончался. Разрыв от сердца, как это называют… Я думала, мать навсегда потеряет рассудок… Отец оставил небольшие сбережения в банке — лионский кредит, вы, конечно, знаете… Мы много путешествовали по Европе. Там спустя годы я встретила своего будущего мужа…

Она замолчала. Ее глаза сощурились, и я отчетливо увидела в их углах веера морщинок. Но тут же она снова широко раскрыла глаза, и морщинки исчезли.