Хранитель времени

— Ловко это вы его, — сказал человек в галстуке с радугой и засмеялся. — Неплохо придумано!

— Пошли, — сказал второй. — Пошли в бар искать Эдди. Ну его к черту, этого Посейдона.

ЧУЖАЯ ОСЕНЬ

Этот большой загородный отель, стоящий на берегу залива, засыпал рано. Когда я возвращалась после театра, в коридорах отеля витала тишина.

Бесшумно ступая по толстому ковру, я шагала мимо холодно поблескивающих дверей. Почти перед каждой дверью на полу, носами в коридор, стояли туфли, словно они решили погулять, пользуясь сном своего владельца. Рядом с туфлями на полу возвышались цветы, вынесенные на ночь из номера. Сонный и теплый аромат вянущих роз смешивался с запахом натертых полов, хорошего мыла, туалетной воды — чинными запахами чистоты.

Отель спал.

Лишь иногда вместе со мною в лифте поднималась старая леди в вечернем платье, с обнаженными желтыми плечами, на которые была накинута меховая пелерина. В подкрашенных мочках ушей сверкали бриллианты пугающей величины. Вместе с нею входил высокий негнущийся человек с седыми волосами и кирпично-румяным лицом.

Молча, не произнося ни одного слова, они стояли рядом со мною в лифте, наполнив его теплом нагретого меха, запахом духов и сигарет. Я выходила на третьем этаже, а они возносились куда-то вверх, оба молчаливые, сверкающие и неподвижные, точно монументы.

Я просыпалась ранним утром: в чужой стране мне не спалось. В коридорах по-прежнему витала тишина. Но паркет был уже натерт, а начищенные до зеркального блеска туфли стояли носами к дверям. Немолодая горничная в потрескивающем крахмальном переднике желала мне доброго утра и уплывала по коридору дальше.

Как бы рано ни приходила я завтракать, в кафе отеля уже были заняты два столика.

За одним из них восседала чопорная няня в чепце с лентами и двое близнецов: белокурые девочки в клетчатых платьицах. За другим столиком завтракала худенькая женщина с короткой стрижкой, одетая в строгий синий костюм и белую блузку — туалет деловых женщин. Я никак не могла определить ее возраст. Большей частью она выглядела молодо. Иногда же в ее лице как бы что-то смещалось, возле глаз проступала желтизна, углы губ утомленно опускались… Но пока я вглядывалась в это постаревшее и подурневшее лицо, в нем снова происходила неуловимая перемена, и передо мною опять сидела моложавая, хорошо одетая дама, перелистывающая утренний выпуск газеты с деловитостью биржевика.

Обычно она выпивала чашку кофе, съедала два поджаренных ломтика хлеба с апельсиновым джемом и спускалась вниз, чтобы ехать в Стокгольм.

Так было и на этот раз.

Когда я вошла, она уже кончала свой завтрак.

Одинаковые клетчатые девочки повернули ко мне головы с белокурыми косичками и вежливо сказали в унисон:

— Гуд мо-онинг…

Мы уже успели познакомиться и даже гуляли однажды вдоль берега залива, и я уже знала, что девочек зовут Пэгги и Лиззи, они приехали из Англии вместе с няней-датчанкой.

Поздоровавшись с ними, я села за столик. Дама в синем костюме допила кофе, быстро провела по губам палочкой помады и вышла из кафе.

Вскоре ушла и я.

За оградой дремали виллы, ветер тихонько овевал края опущенных штор. У калиток чинно, как часовые, стояли оставленные молочником бутылки молока. По пустынному шоссе проехала на велосипеде молодая женщина в жакете с капюшоном; впереди нее, на креслице, прикрепленном к велосипедной раме, сидел сердитый маленький мальчик.

Пэгги и Лиззи, обе крайне деловитые и озабоченные, прошли в глубь аллеи, держа в руках мячи; за ними, тяжело ставя ревматические ноги, торопилась няня с развевающимися лентами на чепце.

От залива шел осенний, тусклый блеск. Впереди толпились клены, пылающие, точно факелы. Осень шагала по земле Швеции, одетая так же пышно и хрупко, как в лесах Подмосковья. Но каменистые шхеры, валуны среди кустарника, запах незнакомых трав, тяжелый всплеск лебедя в озерных камышах — все было непривычным.

Подъехал автобус. И вот уже остались позади берег залива, вереск на песке, клетчатые близнецы, шагающие по аллее, прилежно размахивая мячами…

Автобус мчался по улицам города в грозно шелестящем потоке машин, в котором, как стрекозы на реке, отважно вились велосипеды.

Мы пролетали мимо площадей, где вздымали бронзовых коней давно усопшие короли, мимо набережных с сиротливо покачивающимися голыми яхтами, мимо универмагов с плывущими в глубине эскалаторами, на которых чинно и безмолвно стояли покупатели…

И вдруг улицы как бы распахивались, открывая бульвар.

Там было безлюдно и тихо. На скамейках отдыхали пожилые господа; белки с идиллической доверчивостью прыгали к ним на плечи, выпрашивая орешек. Кленовый лист задумчиво слетал с ветви, но тут же сторож, солидный и важный человек с лицом банкира, устремлялся к нему, размахивая метлой. И снова на гравии дорожек сияла пронзительная чистота.

Не успевала я разглядеть все это, как автобус мчался дальше, пока, взвизгнув тормозами, не замирал у светофора.