Хранитель времени

— О, господин Якобссон обещает, что со временем примет Соню в свою контору. Это будет превосходно! Соня очень нравится господину Якобссону. Он говорит, что из нее выйдет настоящая femme chique. Это мило с его стороны, не правда ли? — сказала она, щуря глаза, словно отгоняя от себя какое-то видение, и мне вдруг показалось, что в голосе ее прозвучала скрытая тревога.

Я внимательно посмотрела на нее. Но женщина глядела в окно.

Вдали виднелся каменный Орфей; окруженный завесой фонтанов, он поднимал свои руки к солнцу. Мимо окон кафе, тревожно шурша и тесня друг друга, двигался бесконечный поток машин. Было непонятно, куда стремятся все эти машины, куда торопятся сидящие за рулем элегантные дамы в шляпках и перчатках того же цвета, что и крылья автомобиля, в мехах, с собаками, неподвижно сидящими на заднем сиденье… Вдруг стало душно, захотелось пить, от мелькания машин разболелась голова.

Моя спутница продолжала задумчиво смотреть в окно.

Встрепенувшись, она вынула из сумочки пудреницу и провела по лицу большой розовой пуховкой, словно смыла с лица задумчивость. Большие ее глаза с торчащими ресницами были широко раскрыты, это придавало лицу немного кукольное выражение. «Видно, немало ты, милая, потрудилась, пока выучилась так смотреть!» — подумала я.

Я поискала глазами официантку. Моя соседка, наклонив голову набок, бросила на меня быстрый взгляд.

— Мне бы так хотелось, чтобы вы посетили мой дом! — сказала она. — Это всего несколько часов езды отсюда. Маленький модный текстильный городок, — вы, быть может, знаете?.. Я хотела бы, чтобы вы имели у нас обед. Например, в субботу. И познакомились с моей Соней. Так приятно иметь встречу с человеком из России…

— Видите ли, сегодня вечером я уезжаю… Так что, к сожалению, не успею побывать у вас.

— Уезжаете? О, как жаль! — Женщина покачала своей кудрявой головкой. — Вы едете путешествовать дальше? Вероятно, в Норвегию и Данию?

— Нет… Я возвращаюсь домой, в Советский Союз.

Наступила пауза.

— Домой… — повторила женщина. — Домой! — сказала она почти беззвучно, одними губами. Да, конечно, я понимаю… Когда же вы будете в Москве?

— Дня через три, вероятно…

— Дня через три! — повторила она, как эхо. — Через три дня вы будете в Москве!..

Она хотела еще что-то сказать, но лишь перевела дыхание. Расплатившись, я встала.

— Прощайте! — сказала я, протягивая ей руку. — Желаю вам счастья.

Женщина молчала, не поднимая головы.

— Прошу вас, — наконец проговорила она тихо. — Посидите еще немного! Ну хотя бы несколько минут…

Достав из сумки сигарету, она закурила.

— Кофе! — коротко сказала она официантке. — Только покрепче, пожалуйста. — Она подняла на меня глаза. — Ну останьтесь еще немного… — проговорила она почти с мольбой, и я снова села за столик.

Теперь мы обе молчали. Спутница моя смотрела перед собою, сощурив глаза и о чем-то сосредоточенно думая.

— Простите меня, — наконец сказала она. — Все это может показаться вам странным… И мне не так легко объяснить вам. Ведь я первый раз сижу вот так, запросто, с человеком, приехавшим оттуда…

Она хотела что-то добавить, но только махнула рукой.

— Конечно, это смешно — рассказывать свою жизнь при случайной встрече… — сказала она тихо. — Откровенность за чашкой кофе недорого стоит. Я это понимаю. За столько лет я отлично выучилась говорить не более, чем положено в соответствующих обстоятельствах. И может быть, именно поэтому…

Ресторан постепенно пустел. Завитые девицы, бесшумно ступая на высоких каблуках, убирали посуду.

Женщина закурила вторую сигарету. Движения ее стали резкими.

— Мой отец был очень хорошим человеком, — сказала она отрывисто, как бы выдохнув эти слова вместе с табачным дымом. — И он был настоящий русский, он любил свою страну. А мать в доме называли «птичкой» — я помню это с детства… Она так и пропорхала всю свою жизнь, до седых волос. Она никого не любила, кроме себя, хотя и утверждала, что любит меня до безумия. Но если бы она меня любила, разве так построила бы она мою жизнь? После смерти отца надо было немедленно вернуться в Россию, домой. Я была девчонкой — что я могла решать? А мы ездили вместо этого в Ниццу, в Монте-Карло, в Париж. Каждую неделю другие города, другие счета от портных… Мать опомнилась только тогда, когда все деньги, оставшиеся после отца, были прожиты.

Женщина помолчала.

— Надо было устроить мою судьбу, — сказала она, пожав плечами. — Я вышла бы замуж за любого, только б уйти из дома. Мой муж оказался хорошим, честным человеком, ничего дурного не могу о нем сказать. Но не дай вам бог узнать когда-нибудь, что такое одиночество, когда живешь с человеком вдвоем…

Она отвернулась.

Передо мной сидела совсем не та женщина, которую я видела и как будто узнала раньше: это говорил какой-то незнакомый мне, печальный, растерянный человек голосом моей прежней собеседницы. А ведь еще совсем недавно казалось, что эту женщину я вижу до дна души, и душа-то невелика, с ее американизированной деловитостью и равнодушным холодком…