Хранитель времени

По перрону торопливо шли три русские подруги и Иржинка. Держа в руках розы, Иржинка, красная, запыхавшаяся, бежала, вглядываясь в окна вагонов.

Джекки ринулся к ней.

Они неслись друг к другу мимо вагонов, мимо прохожих, мимо чужих встреч и чужого расставания, не видя и не замечая никого на своем пути.

А времени-то осталось чуть-чуть! Всего несколько минут…

И вот уже отплывают от перрона вагоны, из окон несется песня, вьются по ветру платки, и неизвестно откуда взявшийся краснолицый, бравый старик шагает вслед за вагонами и, раздув щеки, дует в большую медную трубу…

Прощай, Джекки, прощай!

Поезд исчез, только светлое небо вдали да маленькое, тающее, темное пятно… Краснолицый старик все дует в свою трубу, важно расправив плечи. На перроне бумажки, лепестки от букетов, пыль. Медленно расходятся провожающие. И Милада тоже идет по перрону назад.

Вместе с нею идут Иржинка, три русские подруги и бородатый индиец в белом тюрбане — учитель из Дели. Иржинка плачет, всхлипывая, сморкаясь; красное, распухшее, несчастное лицо ее обезображено слезами. Прохожие оборачиваются, смотрят на нее: кто с любопытством, кто с сочувствием…

А Наташа, обняв Иржинку за плечи, говорит, хмурясь:

— Ну что? Ну, зачем они оборачиваются? Плачет. Дело понятное. Бывает, что и поплакать человеку надо.

Бородатый учитель в тюрбане держит плачущую Иржинку с другой стороны под руку и молчит.

И лицо его очень печально.

Автобус привез Миладу в Бернартов к вечеру. Она торопливо шла от вокзала к дому, словно ее кто-то ждал там.

И опять все, кого она любила, были рядом. Они откликались ветром, голосами птиц, шумом ветвей.

Дом был по-прежнему населен ими, и среди них был и Сережа — сын русской матери, чужой сын. И он тоже откликался шорохом кустарника, посаженного им в саду, рокотом мотора, исправленного его руками, дыханием его молодости, его тепла. Он тоже не покинул этого дома. Ибо покидают человека только те, кого он забыл.

Вот почему старый, пустой, тихий дом казался Миладе самым обитаемым на свете.

В передней на столе лежали письма и газеты, аккуратно сложенные женой кузнеца, пани Грубцовой.

«Простокваша в буфете, — было написано крупными буквами на куске бумаги. — На полке яблочный пирог, который принесла пани докторке мать маленького Вацлавика. Спокойной ночи».

Среди писем Милада сразу различила конверт с советской маркой. «Сережа! — подумала она с нежностью. — Молодчага, как часто он пишет…»

«Дорогая мама Милада Яновна! — так начиналось письмо. — У нас стоят прекрасные дни. В садах спеют фрукты, урожай в этом году будет богатый. Даже те яблоки, что мы посадили на пустыре, где были разбомбленные дома, дадут первый урожай. Вчера получил из Свердловска письмо от Ольги…»

«Так, так…» — приговаривала Милада, читая письмо. Она разбирала строчки, написанные круглым, отчетливым почерком, и кивала головой, соглашаясь: «Так, так…»

И вдруг остановилась.

Не веря глазам, она перечитала: