Хранитель времени

— Послушайте, Джекки, — сказала она. — Во время войны я не была на фронте. Но я пережила оборону Сталинграда. У нас была большая семья перед войной: отец, мать, бабушка, три моих брата… Все они погибли, осталась только я одна. — Голос ее изменился, будто она сразу охрипла. — Так вот, — продолжала она незнакомым, низким, хрипловатым голосом, — уже тогда война не разбирала, кто перед ней: старик или ребенок. Она поражала всех. И знаете, Джекки, если в мир придет еще одна война, то атомная бомба не будет различать, кто вы: коммунист или беспартийный, верующий или атеист. Вот что.

— Ладно, — сказал Джекки и налил себе еще пива. — Тут я не спорю. Я солдат, но я против войны. Только не надо меня агитировать! Я этого почему-то ужасно не люблю. Выпейте пива! Очень мне нравится сидеть в прохладе и потягивать пивцо. — Он оглядел стол. — А вы все славные ребята! — сказал он чуть заплетающимся языком. — И чехи ужасные миляги, и русские тоже. Я очень рад, что приехал сюда. Только не агитируйте меня, пожалуйста…

Он взял в руку запотевшую от холодного пива бутылку и в сокрушении посмотрел на нее.

— Пора уходить! — жалобно сказал он и поставил бутылку на место. — Вечером я выступаю на концерте в университете. А то бы я еще посидел здесь. Вы все ужасные миляги, клянусь богом!

Так закончился этот день. Потом Милада еще не раз встречалась со своими советскими подругами, и с Джекки, и с Иржинкой. Она слушала их выступления в концертах, бывала вместе с ними на праздничных вечерах, показывала им такие уголки Праги, какие знает только истая пражанка…

Наконец наступил день прощания.

Первым уезжал из Праги Джекки. Милада пришла на вокзал, чтобы проститься с ним.

Гремел оркестр, по перрону несли огромные букеты цветов, на всех языках звучали прощальные слова, обещания писать друг другу. Длинный железнодорожный состав был убран алыми лентами и гирляндами; из окна высовывались отъезжающие; одни улыбались, другие вытирали слезы, третьи в последний раз весело и шумно обменивались подарками.

Милада с трудом разыскала Джекки. Он стоял у подножки вагона, озираясь. Когда он увидел Миладу, лицо его просияло.

— Как поживаете? — заорал он на весь перрон. Миладе показалось, что Джекки был навеселе. — А я, знаете, ужасно боялся, что вы не придете!..

— Не приду?

— Ну да! В конце концов вы и так много со мной возились. Я вам страшно благодарен, знаете. Вы столько удивительного показали мне в Праге. Если бы не вы, я бы ничего этого не увидел. Вы ужасная миляга. Вы даже сами не знаете, какая вы миляга.

— Джекки… Вы опять сегодня выпили?

— Самую чепуху. Капельку сливовицы. Меня угостил Климаш, пражский студент. Он тоже ужасный миляга. Посмотрите, что он мне подарил… — Джекки запустил руку за пазуху и вытащил маленькую черепаху. — Это Сибилла! — сказал он победоносно. — Поздоровайся с тетей, Сибилла! Видите, она вытянула лапу? Свою первую черепаху я назвал Сьюзи. В честь своей бабушки. Но та черепаха, пожалуй, была похуже.

— Господи, вы все еще мальчик… — сказала Милада.

— Ну-ну… Вы совсем как моя мама. Когда я приезжаю домой, она кричит мне в окно: «Джекки, осторожно, во дворе направо есть ямка, не упади…» А ведь я был на войне. Война, знаете, не пикник и не скачки. Меня здорово тряхнуло на войне. И моей маме это тоже не легко далось. Я ведь у нее один: отец давно умер. У вас, наверное, нет детей, миссис Трантинова, и вы не знаете, что такое быть матерью солдата.

— Да, — сказала Милада. — У меня нет детей.

— Ну, вот видите, я это сразу понял. Но вы очень славная. Вы бы здорово понравились моей маме. Она тоже очень славная. Я обязательно хотел привезти ей из Праги подарок. И как-то так получилось, что ничего не успел купить. Ужасно жалко, знаете.

— Ничего… — Милада протянула ему сверток. — Тут подарок для вас и вашей мамы.

— О, мой бог! — Джекки развернул сверток. — Вы, наверное, сами это вязали? Ужасно мило с вашей стороны. Спасибо, но мне просто совестно…

— Джекки… Не слишком ли много вы пьете, голубчик?

— Ох! — Джекки сел на подножку вагона. — Если бы вы знали, до чего мне плохо. Поэтому я и напился. Встретить лучшую девушку на земле… И знать, что скоро расстанешься с нею. По всей вероятности, навсегда. Вы понимаете, что это значит? — Он яростно потер лоб. — Но, конечно, вы правы: я стал чересчур закладывать. Я научился пить на войне. Без этого, знаете, там нельзя. Без этого там было очень трудно. Но и сейчас не слишком легко.

Черепаха, которую он держал в руке, осторожно пошевелила лапками, и Джекки задумчиво погладил ее.

— Понимаете, она не пришла, — продолжал Джекки, глядя на черепаху. — Она так и сказала мне: я не приду на вокзал. Она гордая, Иржина. Маленькая и такая гордая. Если бы я мог ей сказать: «Поедем со мной!» Господи, ведь бывает у людей такое счастье, — встретят девушку, полюбят ее и говорят: «Поедем со мной, будем всю жизнь вместе…» А что я могу сказать? Что у меня есть?

И вдруг Джекки вскочил на ноги, уронив черепаху.

— Послушайте! — завопил он. — Может быть, мне это только кажется?