Хранитель забытых вещей

– А я думаю, что это, наверное, из-за тебя. – Юнис встала и подошла к окну. Ей лучше удавалось излагать свои мысли, когда она двигалась. – Мне кажется, ей необходимо одобрение старшего брата, похвала, любовь, признание ее способностей – называй это как хочешь, – и она пытается заслужить это написанием романов. Она загнала себя в угол. Порша грубая, эгоистичная, поверхностная и иногда откровенно жестокая, и она никогда бы не призналась, что ей на это не наплевать, но в глубине души твоя маленькая сестричка хочет, чтобы ты ею гордился, и она стала писать не потому, что у нее есть талант или это доставляет ей удовольствие. Это средство достижения цели. Ты издатель, и она хочет написать роман, который ты сочтешь достаточно хорошим для того, чтобы его издать. Именно поэтому она «одалживает» сюжетные линии у классиков.

– Но я и так ее люблю. Да, я не одобряю того, как она себя ведет: как она относится к маме и папе, как она с тобой разговаривает. Но она моя сестра. Я всегда буду ее любить.

Юнис подошла к нему и, встав сзади, легонько положила руки ему на плечи.

– Я знаю. Но не думаю, что Порша это знает. Бедная Порша! – И впервые она искренне посочувствовала ей.

Глава 34

Лора сидела на кровати, ее руки были так крепко сжаты в кулаки, что ногти впились в ладони, оставляя на коже маленькие полумесяцы. Она не знала, бояться ей или злиться. Обольстительный голос Эла Боулли доносился из зимнего сада, и он действовал на нее, как царапание ногтями по доске.

– Меня тошнит от одной мысли о тебе! – вырвалось у нее, и она швырнула книгу, лежавшую на прикроватной тумбочке, в дальний конец комнаты.

Книга, шлепнувшись на туалетный столик, сбила один из стеклянных подсвечников на пол, и он разбился.

– Черт!

Лора про себя извинилась перед Энтони. Она встала с кровати и спустилась вниз, чтобы взять щетку и совок и чтобы убедиться в том, что она и так знала наверняка. Пластинка Эла Боулли в выцветшем бумажном конверте лежала на столе в кабинете. Она сама положила ее туда вчера, когда ее утомила мелодия, которая теперь преследовала ее – в прямом смысле – и днем и ночью. Она надеялась (сейчас ей это казалось глупостью), что если она уберет пластинку подальше от граммофона, то мелодия перестанет звучать. Но Тереза не играла по правилам, диктуемым физическми законами. Видимо, после смерти они ее никак не ограничивали, и она вредила с творческим подходом. А что или кто это мог еще быть? При жизни Энтони был неизменно добр к Лоре, так что вряд ли он, умерев, стал пакостничать. В конце концов, она сделала или пыталась сделать все, о чем он ее попросил. Она взяла пластинку и взглянула на улыбающегося мужчину с прилизанными темными волосами и горящими глазами.

– Если бы ты только знал! – сказала она ему, качая головой.

Она положила пластинку в ящик и налегла на него всем телом, демонстративно закрывая его. Как будто от этого что-то могло измениться. Она рассказала Фредди о запертой двери комнаты Терезы и попросила его попробовать ее открыть. Он дернул за ручку и заявил, что дверь заперта, и добавил, что, по его мнению, ее открывать не следует.

– Она сама откроет, когда придет время, – сказал он, словно говорил о непослушном ребенке, которому просто нужно выпустить пар.

И Фредди, и Солнышко, похоже, со спокойствием принимали все, что имело отношение к Терезе, и это приводило Лору в бешенство. Надоедливое присутствие человека, который точно погиб и чей прах рассеяли в саду, безусловно, должно вызывать хоть какой-то страх. Тем более что она уже находилась – благодаря их усилиям – в блаженном послебрачном, хотя и посмертном, состоянии. Это же черная неблагодарность! Лора печально улыбнулась. Но кто еще это мог быть, если не Тереза? Где аргумент терпит неудачу, расцветает фантазия. Закончив сметать осколки стекла, она услышала, что Фредди и Морковка вернулись с прогулки.

В кухне, за чашечкой чая и тостом, она рассказала Фредди о музыке.

– Ах, это, – сказал он, скармливая Морковке кусочки тоста с маслом. – Я тоже музыку слышал, но не обращал на это особого внимания. Никогда не знаешь, Солнышко это или нет.

– Я убрала пластинку, но ничего не изменилось, и теперь я спрятала ее в ящик в кабинете.

– Зачем? – спросил Фредди, размешивая сахар.

– Почему я ее убрала или почему спрятала в ящик?

– И то и другое.

– Потому что меня это сводит с ума. Я спрятала пластинку, чтобы она больше не смогла ее ставить.

– Кто? Солнышко?

– Нет. – Лора помолчала пару секунд, а потом неохотно произнесла: – Тереза.

– А, наш постоянный жилец-призрак. Так ты спрятала пластинку, чтобы что-то изменилось, и думаешь, что это сработает?

– Я не очень-то в это верю, но мне немного полегчало. Я не перестаю размышлять, что еще можно сделать. Почему она ведет себя как какая-то чертова примадонна? У нее теперь есть Энтони, так почему мне нельзя спокойно жить в этом доме? Он же этого хотел.

Фредди глотнул чая, нахмурившись, так как он обдумывал ее вопрос.