Хранители очага: Хроника уральской семьи

— А вот ты послушай-ка. Я копнула — а ты землю разбивай. Штоб на мелкие куски. Тогда оно знаешь, как быстрехонько вперед уйдем. Всех обставим…

— Ну тогда ладно, давай, — согласился охотно Алешка.

И они пошли друг за другом — Петровна чуть впереди, Алешка следом, а когда она переходила на следующий ряд, Алешка оказывался впереди, это ему нравилось.

— В школе-то, слышь, чего учительница говорит… — между делом обронила Петровна.

— Чего, бабушка?

— Говорит, выросли уж, вон и год на макушке.

— А-а…

— А ты чего молчишь там, в школе-то? Иль што?

— Чего молчу?

— А не говоришь, выходит. Иль как?

— А если дразнятся? Подрасту вот, всем задам.

— Дразнятся? Это как же это?

— А как… «маменькин сынок».

— Чего-о?.. — Старуха даже копать перестала.

— «Маменькин сынок».

— Нашли «маменькиного сынка»! — покачала в возмущении Петровна головой. — Вот уж дурни так дурни. А ты больно слушай их… балбесов!

— А-а, бабушка, я с ними не разговариваю. Чего они понимают?

— И то.

— Я одному и сопатку расквасил! — Рот у Алешки расплылся в широкой улыбке.

Петровна рассмеялась:

— Ну, это уж ты… А это еще кого к нам несет? — насторожилась она, расслышав, как звякнуло кольцо ворот.

Во двор вошел знакомый милиционер.

Петровна медленно воткнула лопату в гряду, отряхнула ладони, застегнула фуфайку, накинула на голову платок.

— Нету там никого! — крикнула с места.

— А-а, вон вы где, — улыбнулся милиционер. — Здравствуйте! — И приложил руку к козырьку.

— Здравствуйте, — ответила Петровна, медленно подходя к крыльцу; Алешка шел следом.

— Ну что же вы, Александра Петровна, так и продолжаете нарушать паспортный режим? — Милиционер смотрел на нее с улыбкой.

— А уж как не нарушишь, коли не прописывают.

— А вы бы, Александра Петровна, занимали свою законную площадь, вас бы и прописали, как положено.

— Как положено, про то не мне знать, а внучонок мой тут живет, да и я пока што не померла, потому живу при нем.

— Опять вы за свое, Александра Петровна. В который раз я к вам прихожу? И вы все на внука и на сноху уповаете. Где ж она?

— А уж не иначе как в дороге.

— Все-то она у вас в дороге. Когда ж дома будет?

— А будет. Как приедет, так сразу и будет. Не иначе.

— Ну так вот, Александра Петровна, пока что у нас для вас постановление есть. Разрешите его вручить. — Старшина достал из полевой сумки свернутую вдвое бумагу, протянул старухе. — Распишитесь вот здесь. И получите.

Петровна близоруко сморщилась, подняла к глазам бумагу.

— Что ж за документ такой? Без очков-то не разберу.

— А это, Александра Петровна, штраф вам. За злостное нарушение режима.

— Штраф?

— Штраф, Александра Петровна.

— Вона чего… Ну коли так, по-иному и быть не может. Расписаться я должна али, может, мальчонке разрешите?

— Да нет, Александра Петровна, тут должна быть ваша подпись.

— А-а… ну раз так, пойдемте ужо в дом. Очки-то у меня на комоде, не обессудьте.

— Пожалуйста, пожалуйста, Александра Петровна.

В доме старуха нацепила очки-кругляшки, присела к столу.

— Вот и ручка вам, — протянул старшина.

— Спасибо. Та-ак… где ж тут написать-то?

— А вот здесь, Александра Петровна. Вот в этом уголочке.

Петровна приставила перо к бумаге, задумалась.

— А без подписи никак нельзя?

— Никак, Александра Петровна. — Милиционер улыбнулся.

— И ладно. Думаете, я испугалась?

— Нет, Александра Петровна, я не думаю так. А все-таки штраф есть штраф.

— Ничего. Аня приедет, она заплатит сполна. Сколь платить-то?

— На первый раз тридцать рублей.

— И-и… — протянула Петровна. — А пензию-то мне и не дают.

— И не дадут, Александра Петровна. Пока не пропишетесь.

— Вот я и говорю, платить пока нечем. Это ничего или как?

— Да нет, Александра Петровна, деньги нужно внести в течение десяти дней.

— Ага. Ну, коли так, по-другому уж не быть.

— Удивляете вы меня, Александра Петровна…

— А чего же расстраиваться, человек хороший? Законы — они не могут быть худые, а потому и слушаюся.

— Это правильно, Александра Петровна. Ну, будьте здоровы. У меня еще много важных дел. До свиданья, малец!

— До свиданья, дядя, — ответил Алешка.

— Ну, а теперь давай перекусим малость, — сказала Петровна, когда милиционер вышел. — Проголодался небось?

— Ага, бабушка. Есть охота.

— Ну-ну… — улыбнулась старуха, сняла очки и убрала их подальше на комод.

На стол она накрыла быстро. Разбила тройку яиц на сковороду, пожарила колбасы, компот всегда под рукой, в погребе.

— А в школе ты смотри, — вспомнила старуха недавний разговор, — Марию Ивановну слушайся. А то вон чего… говорит, скушной больно ходишь.

— Какой скушной?

— Такой скушной. Не улыбаешься там, што ли, или еще чего. Не стала уж я рассказывать, что истории всякие придумывать мастак. В том и корень весь.

— Какой корень?

— А такой. У нас вон у дедушки, когда он еще в мальчонках менжевался, дружок был, молчун страшенный. А потом чего получилось-то…

— Чего? — Алешка перестал жевать.

— А того, — многозначительно оттопырила большой палец Петровна, — што стал он знаешь кем?

— Кем?

— Вот то-то. Кем… А тем и стал, што ходил к нему народ и про все ему рассказывал.

— А-а…

— Вот тебе и «а-а»… Человек-то знаменит стал. Книжки сочинял.

— Сам?