Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

После небольшой паузы, когда я уже все проглотил, он смягчился.

— Я уже многим вроде тебя помог понять нашу жизнь. Сейчас я шайенский пес войны, но до этого был одним из первых хиппи.

Он улыбнулся. Я взглянул на него, улыбнувшись в ответ. Его замечания относительно меня хотя и были немного странными, но он постарался высказать их в конструктивном ключе.

Твердая Нога на собственном примере научил меня кое-чему еще: как преодолевать дискомфорт. Автомобиль «фольксваген „Жук“», мягко говоря, не очень подходит для людей с ослабленной ногой и многочисленными травмами бедра, полученными как раз в результате автокатастрофы. На его точеном коричневом лице часто возникало выражение боли, особенно когда он садился в машину или выходил из нее, но он ни разу не жаловался на это. В конце концов, он был «псом войны».

В Таосе Твердая Нога принялся доказывать мне, что когда-то он и вправду был «первым хиппи». Он организовал мне экскурсию по не-индейским сообществам, основанным на местных традиционных учениях, провел меня по местам, которые несколько лет назад окрестили «хипповскими общинами». В некоторых общинах люди строили сооружения в духе пуэбло и коммунальные комнаты в стиле кива. В одной общине, однако, люди пользовались парником — не очень-то традиционным сооружением — для выращивания марихуаны. Следует отметить, что получалось у них это хорошо.

Следующей достопримечательностью на нашем пути был причудливый архитектурный элемент, дань современности, Таос Пуэбло — он весьма внушительно возвышался прямо напротив горы Таос. Эти двух- и трехэтажные комплексы были старейшими в Новом Свете. Пыльные улицы простирались в тысячах направлений, напоминая о современных развязках в крупных городах. Пораженный этим зрелищем, я не заметил, как отстал от Твердой Ноги — так же, как в детстве я отбивался от матери, когда она брала меня с собой в крупные магазины.

Вскоре я оказался на грязной, очевидно заброшенной улице. Мимо волочились запыленные собаки, лишь изредка лениво посматривая на незнакомого им человека. Кроме меня на улице было только две живые души — их небольшие фигурки жались друг к другу за углом одного из домов. Подойдя ближе, я различил в них молодую пару. Увидев меня, девушка тихо вскрикнула, и парень тут же обхватил ее руками и прикрыл лицо.

— Тебе здесь не стоит находиться, — сказал он мне строго.

Меня его слова заинтриговали, но я решил извиниться и отправился назад. Я не видел, чтобы где-нибудь висел знак, запрещающий проход по этой улице. Более того, эти «дети» показались мне очень старыми, хоть и не были похожи на пару престарелых гномов.

Позже, когда я рассказал об этом Твердой Ноге, он сказал, что, скорее всего, знает, кто были эти люди, но не стал вдаваться в детали. А у меня появилась еще одна загадочная пища для размышлений.

На заходе солнца Твердая Нога повел меня к долине Рио Гранде, уже за пределами города. Вскоре мы сидели вокруг костра в компании нескольких индейцев и обычных, вроде меня, американцев. Каждый по очереди пел традиционные индейские песни под звуки барабана, сделанного из кактуса. Они дружили уже много лет подряд, и мне было радостно видеть, как крепок их союз.

Ритм барабана был энергичным и не менялся от песни к песне. Пели, как обычно, высокими голосами, со скоростью пулемета повторяя странные последовательности слов и отдельных слогов. Именно интенсивный характер этой музыки позволял всем участникам продержаться до утра и не впасть в объятия Морфея. Я наклонился к дяде и спросил, можно ли мне как-то научиться петь эти песни. Он усмехнулся.

— Ты здесь и двух дней не пробыл, а уже хочешь научиться петь? Нет, так не пойдет. Ты еще ребенок, — он посмеивался над тем, что я задаю слишком много вопросов, сидя в кругу полузнакомых людей у костра. Он сказал, что все эти вопросы и ответы — из другой оперы, и для индейцев это не свойственно.

Когда пение закончилось, мы с дядей отправились в гости к двум индейцам в Таос. К моему ужасу, они открыли бутылку виски и пустили ее по кругу. Прошло еще несколько часов. Они не спали сами и не позволяли мне. Я отказался от выпивки, и мне, в общем-то, повезло, что они силой не стали вливать содержимое бутылки мне в глотку. Тогда я впервые заметил, что пьющие чувствуют себя некомфортно в присутствии трезвых, словно возникает некое неравенство, которое нужно любой ценой сгладить.

Один из новых приятелей, его звали Фред, сказал, что завтра нужно заплатить за квартиру и для этого нужно завершить один заказ — что-то выковать из серебра — но он пальцем об палец не ударил. Под утро он завел серьезный разговор о традиционной деревне пуэбло, в которой он жил когда-то. Внезапно Фред повернулся ко мне со словами:

— Ты меня туда отвезешь? Я уже несколько недель не видел своих стариков!