Хранители памяти

А Динку не изнасиловали, её связали и везли в повозке, давая ей пить и даже есть на привалах — и она понимала: чужаки по её причёске, одежде и повадкам догадались, что она девица. Что она — жертва.

Её везли — и она представляла себе алтарь злобного бога войны, залитый кровью пленников.

А Гве-М-Ин отозвал в сторонку охрану и раскрыл мешочек со счастливой пыльцой. Всем по щепотке за девчонку с речной излучины. Он не отбирает её у богов, нет! Он просто отвезёт её в жертву другому богу на ту сторону гор…

Мы закончили внутриВид, когда уже начиналась весна. Я ни за что не справился бы так быстро, если был бы один — и уж точно было бы не сравнить результат.

История заканчивалась тем, что чёрно-белые верблюды Гве-М-Ина не спеша уходили в густой снегопад — и на спине одного верблюда сидела моя суперзвезда и главная героиня, укутанная в бурку. Этот кусочек делал я. Героиню «снаружи» вообще делал я — и это получился очень новаторский приём. Мы создали внутриВид как бы из двух глаз: мне слишком хотелось показать, насколько на самом деле прекрасна Динка.

А её позиция, её точка зрения — это для того, чтобы у всех до печёнок дошло, насколько у нас много общего. Биологи-то правы: это больше, чем любая конвергенция. Это какие-то хитрые штуки, странные совпадения, порой случающиеся во Вселенной — будто люди и далонги выросли из одного семечка, только побеги дали разные.

— А маяк мы не будем показывать? — спросила Динка, обнимая меня. Невероятно была ласковая в последнее время.

— Нет, — сказал я. — Не будем, потому что выйдет, как будто мы придумали слишком хороший конец специально. Пусть те, кто будет погружаться, думают, что там дальше случилось. Пусть долго думают.

— И теперь ты улетишь на Землю, а меня оставишь с этнографами? — спросила Динка.

Я здорово удивился:

— Откуда ты знаешь?

Она тихонько фыркнула:

— Во время погружения я иногда видела образы, которые ты потом выбрасывал. Человек Олег, человек Дмитрий Антонович… этнографы. Где-то в деревне, где тепло. Ты их никогда не доводил до настоящей чёткости, но концепты я помню.

Я только присвистнул:

— Ничего себе… ты, значит, втихаря с помощью рабочих нейросетей мои мысли читаешь?

Динка рассмеялась:

— Я не читаю. Я вижу. Только то, что ты сам показываешь. Чувства тоже передаются… я знаю, что ты хорошо про них думаешь, про этнографов. Что они хорошие люди. Только мне грустно.

— Почему? — удивился я. — У тебя же теперь в городе на излучине всё равно никого нет. Там вообще мало кто выжил, я думаю. Ты такая одарённая, ты тамошний язык выучишь ещё быстрее, чем русский — он на ваш похож. Выйдешь замуж, дети пойдут…

Она привалилась к моему плечу, взяла меня за руку и принялась мои пальцы перебирать. И сказала грустно:

— Дети — хорошо. И замуж — тоже хорошо. Но, знаешь, я думала, что ты любишь сказки. Что мы потом будем генерировать какую-нибудь сказку… про крылатых рысей, про демона с глиняной головой… про поле упавших звёзд… Не будем, да? Тебе уже не интересно?

Вот и приехали, подумал я. Динка же — внутривидчик, поэтесса, художница. А я, получается, хочу у неё её краски с кистями отобрать и отправить на кухню. Да ещё пытаюсь себя убедить, что это нам обоим будет хорошо — и что я сам как-то проживу без неё.

Ну да. Моя натура, за которую меня били мало. Показал ей, в чём её талант, воспользовался — и всё. Спасибо, барышня, вы свободны. Валите в деревню детей рожать. А у меня будет релиз нового внутриВида, перспективы, награды на фестивалях и прочее, подобное…

За счёт Динкиных ужасных воспоминаний.

И никаких ей, значит, сказок?

И я решил.

— Ну вот что, — сказал я. — Через неделю сюда прилетит новый смотритель, будет встречать экспедицию биологов. А мы с тобой отправляемся на Землю, у нас будет презентация нового внутриВида. Про сказки потом поговорим. Сперва надо представить то, что мы с тобой сделали. Не будешь бояться? В чужом мире? Там далонгов нет, только люди, ты ж понимаешь?

Динка мои пальцы сжала. Сказала тихо:

— Я понимаю. Не испугаюсь. Прости, Еф-Мин, Женя. Просто… мне так понравилось это… создавать… как история становится… настоящей… Я думаю такие глупости… думаю, будто они теперь живые не только внутри моей памяти, а внутри нейросети тоже. Что они теперь там останутся, их увидят люди… и может, когда-нибудь, через много-много лет, их увидят и далонги, да? Вот придумают такие же машины, попросят у людей посмотреть внутриВиды — и увидят… Дурочка я?

Я её к себе прижал и целовал в макушку. И думал: вот как оно бывает, когда опережают время. Жертву тебе принесли, дурацкий бог. В первый раз ты гения видишь так близко — и он тебе друг. Может, даже в чём-то больше, чем друг.

Нельзя её бросать. Пропадёт от тоски.

Мы пропадём с тоски.

И я решил окончательно.

— Вот что, — сказал я. — Мы с тобой летим на Землю вместе. И будем вместе работать. А там — посмотрим.

Когда мы сменялись — рассказали на прощанье новому смотрителю, что он теперь божество маяка. Чтобы он не особенно удивился.

* * *

А на Земле мы произвели фурор. И скандал. И ещё фурор. И офигеть какой скандал.