Хранительница его сокровищ (СИ)

Дома пришлось вызвать на подмогу брата Васю и помыть обоих, и потом свозить в ветеринарку, рыжего паршивца — ещё и вычесать, и некоторое время приучать обоих ходить в лоток. Ну да и не таких к добру приучали.

На остатки денег Лизавета собралась и поехала на новогодние каникулы в Венецию. Какие-то дешёвые билеты без багажа, комната в сырой и холодной квартире, и много часов пеших прогулок по городу. Она смотрела во все глаза, но увы — никаких упоминаний о Фаро, никаких символов или чего там ещё она не нашла. Просто Венеция, обычная Венеция. Но зимнее зелёное море и силуэты дворцов рвали душу — выглядели они ровно так же, а по смыслу, конечно, всё было совсем другое.

После Венеции заехала на три дня в Питер к Насте. Бродили с ней по городу, дочка рассказывала про учёбу, а Лизавета слушала и вспоминала Тилечку — как та возила её по Фаро и всё показывала. Пусть у них обеих всё будет, как они хотят. И у Насти, и у Тилечки. А она уж как-нибудь.

После сессии Настя прилетела домой. Одобрила новую Лизаветину квартиру, одобрила котов, одобрила танцы, как исторические, так и классику, и тренажёрку одобрила тоже. Сходила в гости к отцу, сказала, что там всё не особо, потому что младенец всё время плачет, Соня всё время с ним, а Вадим от того едва ли не вешается. Ну что ж, подумала Лизавета, не этого ли ты хотел?

Надо сказать, бывший пару раз возникал на горизонте. Непременно в подпитии, пытался что-то объяснить про «у нас же всё было не так плохо», но оба раза был послан прямо как тёмная тварь — жестко и по матушке. Работало.

Была ли она в итоге несчастна? Определённо нет. Была ли счастлива? Наверное, такая жизнь называется иначе. Но сил и желания что-то делать было ощутимо больше, чем до невероятного путешествия. Петь песни — Лизавета сменила струны на гитаре и пальцы вспомнили, как извлекать из инструмента звуки. Шить — машинка была одним из немногих переехавших с ней осколков прошлой жизни. Танцевать…

Ей также было любопытно узнать, что скажет про её организм современная ей медицина. Томография, узи и анализы. Что ж, она уже давно не слышала про себя таких слов — мол, всем бы так, и вообще что-то необыкновенное, вы, наверное, в Корею ездили лечиться, или йогой занимаетесь? Сосуды в порядке, внутренние органы в порядке, зрение отличное. Все ваши новообразования куда-то делись. Матка по виду сухонькая какая-то, но ведь ничего не кровит и не болит? Вот и радуйтесь.

А работала ли здесь её странная магия, Лизавета так и не поняла. Ну да, сама она стала болеть ощутимо меньше. И если ей нужно было кого-то в чём-то убедить или сгладить какую-то острую ситуацию — ей это удавалось как-то подозрительно легко. Или вот когда зимой в Питере у Насти прихватило ночью зуб, и Лизавета каким-то чудом сняла приступ и держала до утра, когда уже можно было запихать дочь в такси и довезти до врача. Но никаких коконов и защит она не видела и не чувствовала.

И время от времени ей казалось, что где-то в тишине слышатся знакомые легкие шаги, а иногда на улице — знакомый смех. Она одергивала себя, потому что это ж сумасшествие форменное. Нельзя сходить с ума, нельзя, нельзя. Но всё равно он как будто стоял за её плечом во время принятия и осуществления всех важных решений. Иначе она бы, наверное, не справилась.

…Итак, завтра на танцы, в субботу убираться и стряпать, а сегодня можно расслабиться — думала Лизавета, пока спускалась с горы к рынку. На рынке она купила картошки и копчёную скумбрию, устроить праздник живота. Дома картошка была почищена, и скумбрия тоже, и она как раз объясняла котам, что шкуру и кишки от копчёной рыбы им не даст, потому что нечего им есть копчёности, когда в квартире замигал свет.

Вот ещё не хватало, подумала Лизавета. Сейчас ведь вырубится и печка, и холодильник, а на улице не зима уже! Полёт мысли остановил грохот в большой комнате и звон стекла — точно, там же посуда какая-то. Эй, коты, это вы там с ума сходите? Она выскочила из кухни, и увидела стоящего у дивана и озирающегося вокруг Фалько Морского Сокола.

Он выглядел реальным до ужаса — в своём чёрном шерстяном дублете, том самом, вон там у него дырочка прожжена, она всё хотела чем-то замаскировать, да руки не дошли. С цепью на шее и синей сумкой на поясе. В сорочке с чёрной вышивкой… Лизавета, не чуя ног под собой, сделала три шага и оказалась прижата к груди.

— Лиза. Настоящая живая Лиза.

— Фалько, мой Фалько. Ты есть, ты существуешь, я не сошла с ума, — видеть его, слышать его, касаться его.

Вытирать вдруг побежавшие слёзы о его дублет.

— С чего бы тебе, госпожа моя, сходить с ума? Ты — едва ли не самая трезвомыслящая из всех известных мне людей, — улыбнулся он. — Я существую, и ты существуешь. Просто мы существуем где-то по отдельности, а надо бы вместе.

А дальше взгляды их соединились, и губы, и пальцы переплелись, и тела соединились тоже, и это было так хорошо, как и вообразить-то нельзя, если самому не попробовать. Если ждал — и дождался. Если мечтал — и сбылось.

Он — реальней не придумаешь. Все жесты, все шрамы, все слова — его. И спасибо всем высшим силам за это.