– Предупреждаю: тогда я начну называть вас Рози.
Обе женщины пытаются улыбнуться, но такая мудреная задача им не под силу.
Миссис Би выпрямляется в кресле.
– И все-таки, я хочу понять, почему никто не замечал, что творится в вашей семье, – возвращается она к своему первому вопросу.
– Соседей мы толком не знали, а еще я взяла с Джой обещание, что она не будет рассказывать про наши домашние дела в школе. Я была уверена: то, что я делаю, – нехорошо, и, если кто-нибудь узнает, что я присматриваю за сестрой вместо мамы, мне сильно попадет. – Дженис качает головой. – Сейчас даже самой не верится.
– Неужели в школе никто не спрашивал, как вам живется дома?
– Благодаря папиным сбережениям нас с Джой отдали в частную школу. При монастыре. – Дженис думает о том, что в другой жизни они с миссис Би сейчас смеялись бы и шутили на эту тему, ведь старуха оказалась права: Дженис действительно учили монахини. – Порядки в школе были очень строгие. Приветливых учителей, всегда готовых выслушать, у нас не было. Внимание мне уделяла только учительница английского, сестра Бернадетта. Она была добрая. Иногда на перемене или в перерыве на ланч, но не после школы (когда заканчивались уроки, мне надо было сразу бежать домой) она разрешала мне разбирать вместе с ней книги и в благодарность за помощь угощала меня печеньем.
– Этого мало, – безапелляционным тоном замечает миссис Би.
Но Дженис думает: какой сейчас толк от пустых разговоров? Значение имеет то, что было, а не то, чего не было, и она всегда будет благодарна своей учительнице. Дженис просто необходимо видеть в маленьких добрых поступках сестры Бернадетты только хорошее. А иначе что еще у нее останется?
Дженис смотрит на сидящую рядом женщину и видит слезы, которые текут по лицу пожилой леди, хотя ей казалось, что плачет она сама. Дженис вспоминает ту ночь, когда они с миссис Би смеялись и плакали, и тогда она думала, что это одно и то же. А теперь Дженис даже не в состоянии понять, кто из них плачет. Ей кажется, будто она смотрит вниз с огромной высоты. Неужели она отважится нырнуть в эту бездну? О прыжке речи не идет, но, может, она позволит себе просто упасть? Если есть на свете место, где Дженис способна решиться на такое, то оно здесь, среди этих книг, рядом с этой женщиной.
– Мама встретила одного мужчину. Они вместе работали. Мама была офис-менеджером, а чем занимался он – не знаю. Как бы там ни было, он начал к нам приходить.
– Что он был за человек?
– Казалось, нет ничего такого, чего не умеет Рэй. Мама преобразилась, будто по волшебству. Теперь она смеялась, пела, следила за своей внешностью. Джой так радовалась! Сестренка любила сидеть и смотреть, как мама прихорашивается, и все повторяла, какая она красивая.
– А вы?
– Я ужасно злилась. Джой такая добрая, милая девочка, но почему-то она маме столько счастья не дарила! С одной стороны, мне было досадно, что Джой не разделяет моего гнева, но с другой – я ей немножко завидовала: хорошо ей, радуется и ни о чем не думает! Наверное, мне все-таки хотелось верить, что все уладится и наша мама будет вести себя как все нормальные матери.
– И что же из этого вышло? – спрашивает миссис Би тоном человека, которому уже известен ответ.
– А вы как думаете? – в свою очередь, спрашивает Дженис; ей ответ тоже прекрасно известен. – Не помню, сколько прошло времени, но в конце концов Рэй переехал к нам. Вещей у него почти не было, только гантели и боксерская груша, она стояла в гостиной напротив телевизора. Оглядываясь назад, ума не приложу, зачем он притащил эту штуку. Ведь он очень скоро обнаружил, что лучшая боксерская груша – это наша мама. Рэй был маленький, тощий, жилистый и двигался очень быстро. Казалось, его присутствие в доме будет почти не заметно, но ничего подобного. Возникало ощущение, будто он повсюду. В комнате его нет, но ты каждую секунду боишься, что он сейчас войдет, а это значит, что он здесь, с тобой.
– Он применял к вам и вашей сестре насилие? – напрямик спрашивает миссис Би.
– Поначалу – нет, и ни разу в том смысле, в каком вы имеете в виду. Теперь я понимаю, что Рэй – один из тех, кто от природы агрессивен. Любая перемена настроения подталкивала его к действию, и чаще всего – к нападению. Однако в первое время он своих наклонностей не выказывал. Но мы с сестрой сразу заметили, что Рэй за нами наблюдает. Сидим мы с ней на диване у телевизора, а я смотрю на Рэя и вижу: веки у него полуопущены, но он глаз с нас не сводит. Через некоторое время я сообразила, что наблюдает он не за мной, а за сестрой. А когда Джой была в веселом настроении и вела себя, почти как в раннем детстве, он и вовсе смотрел на нее не отрываясь. Изучал ее, будто какой-то невиданный феномен.
– А что все это время делала ваша мать?
– Дел у нее было невпроворот: готовила для него, разговаривала с ним, убирала за ним, делала ради него прически и маникюр. А главное – смеялась над каждой его шуткой. Он смеялся в ответ, а Джой присоединялась, хотя чаще всего даже не понимала, в чем юмор.
– А вы?