Хранительница небес

Ближе к вечеру, как раз успев до закрытия ворот, мы с Дюрером наконец покидаем гетто. Чтобы спокойно вернуться в его квартиру, не привлекая к себе лишнего внимания, я снова накидываю на себя мужскую одежду и плащ. Но в коробках, которые мы тащим с собой, уложен прекрасный женский гардероб, который выглядит как новый. Я потратила всего несколько зехинов (так венецианцы называют золотые монеты), зато теперь отменно обмундирована для венецианской жизни. Ради экономии денег Рубинов, я выбрала себе в основном гамурре – простые деревенские платья, лиф которых зашнуровывается спереди, поверх льняного нижнего платья. И пусть мне показалось это немного неразумно, я таки выбрала себе праздничное голубое платье, цвет которого так напоминает глаза Лео.

– Спасибо, что взяли меня с собой, – говорю я Альбрехту, настоявшему на том, чтобы понести большую часть моих покупок.

– Мне только в радость. Я уже имел дело с Якопо раньше, и могу за него поручиться. Кроме того, я тоже извлек кое-что полезное из нашей поездки и приобрел пару безделушек для своего друга в Нюрнберге, а Якопо никогда не завышает цену, в то время как венецианцы всегда пытаются обобрать до нитки.

На обратном пути через Гранд-канал заходящее солнце медленно окрашивает фасады палаццо в нежно-розовый цвет, а его лучи рассыпаются по воде золотыми бликами. Я в полной мере осознаю, что нахожусь в Венеции, и плавное покачивание гондолы уже не кажется мне таким чужеродным. Левой рукой я обхватываю свой знак зодиака на запястье, скрывающийся под манжетой рубашки. Лео здесь, я чувствую это. И уже завтра, в своей новенькой гамурре, я обшарю каждый уголок лагуны, чтобы его найти.

Глава 11

Боттега Беллини

Я ночую в гардеробной.

Квартира Дюрера небольшая, и он, как человек чести, настойчиво предлагал мне занять его спальню, но я настояла на том, чтобы устроиться в его гардеробной. У соседа Альбрехт раздобыл тонкий матрас, который мы застелили одеялами и подушками. Моя первая ночь в новом месте обещала быть более чем удобной, а поскольку я могу закрыть дверь в свое крошечное пристанище, даже пронзительный храп из соседней комнаты меня не беспокоит.

Да уж, Альбрехт Дюрер храпит как медведь с насморком…

Через крошечное окошко под потолком на мое лицо стекает луч утреннего солнца, разрушая темноту в моей каморке. Окруженная рубашками и накидками, я с удовольствием потягиваюсь, радуясь, что после ночи на новой постели у меня ничего не болит. Затем поднимаюсь, прислушиваясь к двери в соседнюю комнату. Неловкое чувство охватывает меня: как и всегда, когда ночуешь у друзей, просыпаешься раньше их и не знаешь, что делать. Однако, когда я вваливаюсь в спальню Альбрехта, она оказывается пуста. По всей видимости, он уже проснулся. Я тихо шмыгаю в соседнюю комнату, где и нахожу художника, склонившегося над бумагами за столом. Я откашливаюсь, привлекая его внимание.

– Доброе утро!

Альбрехт бросает на меня взгляд через плечо.

– Доброе утро! Тебе хорошо спалось? – Я киваю, зевая. – В соседней комнате накрыт завтрак, угощайся.

Он снова возвращается к своим бумагам, а я сонно шлепаю в соседнюю комнату, где обнаруживаю на доске хлеб, колбасу, похожую на салями, и сушеный инжир. Жуя бутерброд, я с тоской думаю о растворимом кофе, спрятанном в моем рюкзаке, но огонь в маленькой печке не горит, а желания разжигать очаг только для того, чтобы вскипятить себе воды на чашку кофе, у меня нет. И не понадобилась бы мне дополнительная бодрость после всех тех ухищрений, которые пришлось бы исполнить. Я как раз доедаю последний сухофрукт, когда в комнату входит Альбрехт с перепачканными чернилами пальцами и довольным лицом.

– Ну, – спрашивает он, присаживаясь рядом со мной, – как именно ты планируешь искать своего спутника?

После раннего ужина прошлым вечером я пораньше ушла в свою гардеробную, чтобы как следует обдумать этот вопрос.

– Знаете, мы вышли на след Лео по наброскам, – объясняю я. – В архиве Ордена были найдены рисунки, на которых, без всякого сомнения, изображен Лео. Они были датированы весной этого года, но, к сожалению, подписи художника на них не оказалось. Однако художник нарисовал его портрет именно в этот период.

– Я подписываю все свои работы. – Дюрер хлопает себя ладонью по груди.

Да, его монограмма «А.Д.» – одна из самых ярких подписей в истории искусства. Жаль, что художники этого времени, за редким исключением, не подписывали каждый свой набросок. Дюрер же оказался смелым первопроходцем.

– Ну, я рада и тому, что на них были указаны место и дата. Конечно, было бы неплохо разыскать художника и расспросить его.

В этом деле я возлагала большие надежды на Альбрехта Дюрера. Тот погрузился в раздумья.

– У вас случайно нет с собой этих набросков?

Я огорченно качаю головой. Бумага была слишком хрупкой, чтобы пережить путешествие, а сфотографировать на телефон я попросту не додумалась. Слишком взволновала меня информация о местонахождении Лео в прошлом, что я и думать не могла ни о чем другом.