Хребты Безумия

     Если система  координат на барельефах  соответствовала  истине, то  эти рождающие ужас и омерзение гиганты  вздымались на высоту  более сорока тысяч футов, значительно превосходя покоренные  нами  Хребты Безумия. Они тянулись от  77' южной  широты,  70'  восточной  долготы  до  70' южной  широты, 100' восточной  долготы  и,  следовательно, находились всего в  трехстах милях от мертвого города, так что, не будь тумана, мы могли бы различить на западе их сумрачные вершины.  А их северную оконечность можно  видеть с  широты Южного полярного круга на Земле Королевы Мэри.

     Во времена упадка некоторые Старцы возносили этим горам тайные молитвы, однако никто не осмеливался приблизиться к ним или хотя бы предположить, что находится за ними. Из людей  также ни один человек не бросил взгляда на этих великанов, но, видя, какой страх источают эти древние изображения, я от души порадовался  тому,  что это  и не  могло случиться. Ведь за этими  колоссами проходит  еще  одна  цепь  гор  --  Королевы  Мэри  и  Кайзера   Вильгельма, заслоняющая гигантов со стороны побережья, и  на эти горы, к  счастью, никто не  пробовал взбираться. Во мне уже нет  былого  скептицизма,  и я не  стану насмехаться  над  убежденностью  древнего   скульптора,  что  молния  иногда задерживалась на  гребне этих погруженных в тяжелое  раздумье  гор, и  тогда ночь  напролет мерцал  там  дивный таинственный  свет. Возможно,  в  древних Пнакотических  рукописях,   где  упоминается   Кадат  из  Страны-Холода,  за таинственными темными словесами скрывается подлинная и ужасающая реальность.

     Впрочем, городу хватало и своих загадок, пусть и не столь демонических. С его  основанием ближние горы понемногу обрастали храмами;  они стояли, как мы уразумели  из барельефов, в тех местах, где теперь лепились друг  к другу диковинные кубы и крепостные валы -- все, что осталось от башен неизъяснимой красоты и причудливых, устремленных ввысь шпилей. Затем, с течением времени, появились  пещеры, которые соответствующим  образом  оформлялись,  становясь своеобразными  придатками к храмам. Шли годы,  подземные воды  источили слой известняка, и пространство под  хребтами, нагорьем и равниной превратилось в запутанный лабиринт  из  подземных ходов  и пещер. Многие барельефы отразили осмотры Старцами бесчисленных подземелий;  а также неожиданное открытие  ими там моря,  которое подобно Стиксу  таилось  в  земном  лоне, не  зная  ласки солнечных лучей.

     Эта  сумрачная пучина была, конечно же,  порождением реки,  текущей  со стороны зловещих,  не имеющих  названия западных  гор; у Хребтов Безумия она сворачивала  в  сторону  и текла вдоль  гор  вплоть  до  своего  впадения  в Индийский океан между Землями Бадда и Тоттена на Побережье Уилкса. Понемногу река  размывала известняк на повороте, пока не  достигала грунтовых  вод,  а слившись с ними, с  еще большей  силой продолжала  точить  породу.  В  конце концов,  сломив сопротивление камня,  воды  ее  излились  в  глубь земли,  а прежнее  русло, ведущее  к  океану, постепенно  высохло. Позже  его  покрыли постройки постоянно разраставшегося города.  Поняв,  что произошло  с рекой, Старцы,  повинуясь присущему  им мощному эстетическому  чувству, высекли  на своих самых изысканных пилонах картины низвержения водного  потока в царство вечной тьмы.

     С самолета мы видели бывшее русло этой когда-то прекрасной реки, одетой в  былые  годы в  благородное  кружево каменных  мостов. Положение,  которое занимала река  на барельефах,  изображающих город, помогло нам лучше понять, как менялся мегаполис в бездонном колодце времени; мы даже наскоро набросали карту с основными  достопримечательностями -- площадями, главными зданиями и прочими приметами, чтобы лучше ориентироваться в  дальнейшем. Скоро мы могли уже воссоздать в своем воображении живой облик этого  поразительного города, каким он  был миллион, десять миллионов или пятьдесят миллионов лет назад,-- так искусно  изобразили древние скульпторы здания, горы и площади, окраины и живописные  пейзажи с  буйной растительностью  третичного периода.  Все было пронизано несказанной мистической красотой, и, впитывая ее в себя, я забывал о гнетущем чувстве, порожденном непостижимым  для человека возрастом города, его  мертвым  величием,  укрытостью от  мира и  сумеречным сверканием  льда. Однако, судя по барельефам, у обитателей города тоже частенько на душе кошки скребли  и  сердце  сжималось  от страха:  нередко  встречались  изображения Старцев,  отшатывающихся в ужасе от чего-то,  чему  на барельефе  никогда не находилось  места, косвенно можно было догадаться, что предмет этот выловили в  реке,  которая  принесла его  с загадочных  западных  гор, поросших вечно шелестящими деревьями, увитыми диким виноградом.