Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— У меня способности огромные, Никита Антипович, — рассказывал Лакричник Никите, — и наука легко мне дается, хотя бы, к примеру, латынь. Сто двадцать поговорок и речений мною заучено наизусть, не зная в целом сего великолепнейшего языка древности. И речь имею чистую, гладкую. Все данные для того, чтобы преуспевать. Отчего же я до сих пор нахожусь в звании фельдшера уездной больницы? Причины внешнего порядка вам хорошо известны, Никита Антипович. Но дело не в них. Дело в другом. Тайные пружины моего уничижения я вам сейчас открою, Никита Антипович.

Никита сидел под навесом на суковатом лиственничном обрубке и заделывал на шелковой леске крючки. Сегодня в ночь они с Лакричником собирались ловить налимов. Затягивая на лесках тугие узелки, Никита внимательно слушал Лакричника.

— Тайные пружины таковы, Никита Антипович, — продолжал Лакричник, несколько снижая голос, — что знания мои выше, чем у врача Алексея Антоновича. Отсюда возникают у него опасения за собственное благополучие. Видимо, думает он, что, говоря аллегорически, собираюсь я построить мост к своему счастью на его костях. Этого не будет, я благороден и понимаю, что чувства строгой морали должны быть выше всяких темных интриг. Но, к великому сожалению, Никита Антипович, большинство людей ради выгод своих способны утопить ближнего в ложке воды. К числу таких безжалостных эгоистов, что значит себялюбцев, Никита Антипович, принадлежит и Алексей Антонович. Это он всечасно и зломысленно чинит мне препятствия на пути преуспевания, объявляет мне незаслуженные выговора и жаждет моего увольнения, это он толкает меня к бесплодной, нетрезвой жизни, закрывает возможность проявить мои дарования… И вот я погибаю, как Сократ, выпивший чашу цикуты, — нацедив в кружку порцию водки, Лакричник вылил ее одним духом.

— Я вам расскажу о моих исследованиях в области гипноза, Никита Антипович, — заговорил он снова, выливая в кружку остатки вина и подавая Никите. — Об исследованиях, основанных на глубоком изучении древних книг. Любопытная вещь! Поддается человек гипнозу, власти внушения, и все ему в состоянии транса, что значит — потери воли над действиями своего тела, кажется так, как приказывает внушающий… Конечно, могут случаться внушения и без усыпления, и подобные внушения еще более назидательны и чудоподобны. Пользуясь своими исследованиями, проделал я, Никита Антипович, интереснейший опыт.

Лакричник распахнул пиджак и вытащил из внутреннего кармана новую бутылку, Никита беспомощно махнул рукой.

— Жара, Геннадий Петрович, — еле вымолвил он, — не стоило бы пить-то. Крючья не поставить.

— Поставим, Никита Антипович, поставим. Чем их лучше наживлять: пескарями или хариусами?

— Харюзком лучше — пуще в воде блестит, налим дальше видит.

Меж тем солнце опустилось за крыши домов. На улице, за оградой, клацали копыта коров, дробно стучали по затвердевшей земле тонкие овечьи ноги, блеяли отставшие ягнята, — это выгоняли скот на ночное пастбище, на острова, еще не опаленные солнцем.

Никита встал, перетряхнул лески и, довольный своей работой, сказал Лакричнику:

— Я так думаю, Геннадий Петрович, пора пойти к реке. Лучше засветло бросить удочки.

— Пойдемте, — согласился Лакричник. — Наживлять у реки будем?

— У реки.

Они вышли со двора, и бурьяном, росшим позади усадьбы, спустились к реке.

Берега обсохли. Плоские, обмытые водой камни теперь были подернуты пленкой серого ила. Между ними, причесанные в направлении течения реки, бурели клочья речного хвоща.

Нетвердо держась на ногах, Никита нацепил на крючок живого хариуса и, сильно размахнувшись, бросил свинцовое грузило. Рыбка блеснула в воздухе и скрылась под водой.

— С богом! — напутствовал ее Лакричник.

Никита хихикнул и выругался.

— Вы что, Никита Антипович? — изумленно спросил Лакричник.

— Он, налим, на матюги лучше идет. Старинная примета.

В это время во двор вошел Иван Максимович. Хозяйским глазом окинув постройки, он прошел в дом. С улицы ставни были закрыты, в дальних комнатах было темно.

— Никита! — позвал Иван Максимович в прихожей.

Чиркнув спичкой, Иван Максимович отыскал следующую дверь. В углу стояла простенькая деревянная кровать, накрытая одеялом из разноцветных клинышков. В нос ударило запахом вина, под кроватью шарахнулась мышь.

— Вот подлец, — сказал Иван Максимович, бросая спичку на пол и старательно затаптывая ее ногой, — напился и ушел куда-нибудь. Бросил дом без присмотра… — Он постоял задумавшись. — Этак ведь все может случиться… Глухо, пустырь…

Василев обошел все комнаты, громко крича: «Никита!» — вернулся снова во двор, присел на лиственничный чурбан под навесом и долго рассматривал дом.

— Да, Гурдус больше не даст, — решительно заключил он, щелкнул тросточкой по голенищу сапога и быстро вышел на улицу.

Сгущались сумерки.

Через полчаса после его ухода с реки вернулись Никита с Лакричником.