Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— О рудниках я как раз и скажу, — все более горячась, продолжал Иван Максимович. — На Монкресе еще десятка два-три старателей осталось, надо понимать — все же золото, как магнитом тянет, а вот со слюды у меня все разбежались. А куда разбежались? На прокладку железной дороги ушли! Вот вам и развивай промышленность. Хорошо. Допустим так: железная дорога не век будет строиться. Закончат — рабочие руки освободятся, и народ тогда наниматься пойдет. Так ведь и беда-то караулит не только в этом. Не в этом… Беда еще в другом, — Василев заходил по комнате, теребя густые кольца бороды. — Кон-ку-ренция уже повсюду начинается. Вот в чем беда. Кон-ку-ренция! Понимаешь, Лука, ты это слово? Конкуренция!

— Черт его знает, — перекрестился Федоров, питавший суеверный страх к замысловатым иностранным словам, — вроде как понимаю.

— То-то же…

— В одном ты неправ, Иван, ей-богу, неправ, — заговорил, также вставая, Баранов. — О нехватке рабочих горевать нечего. Помяни мое слово — безработных не оберешься. И здесь тебе та же железная дорога поможет. Из российских-то, тесных землей губерний куда мужик подастся на заработки? Куда пойдут эти крепкие, дубовые руки, дубовые головы? Ха-ха-ха! — вдруг захохотал он, довольный каламбуром. — Да в Сибирь, в Сибирь попрут! По российским-то заводам давно безработица, там городского рабочего хоть отбавляй, а придет хлебороб сиволапый — на него ж мастеровщина сама волком смотрит. Тоже конкуренция, — зло усмехнулся он. — Вот они и поедут по гладенькой дорожке, сдобные калачики с берез обрывать. А тут уж ваша забота принять дорогих гостей… — оглянувшись, закончил он свою речь.

— Конечно, рабочие будут, Роман Захарович, — согласился Василев. — Верно говорите. А вот конкуренция в промышленности всерьез, пожалуй, и любого заставит сухарики есть. Ведь черт ее возьми, слюду эту, по совести говоря — дело новое и вообще вряд ли много на ней заработаешь. Зря я на нее тогда позарился. Так нет, и то из Тайшета пробрался дьявол какой-то и рядом жилу остолбил. А жила богаче моей. На днях Маннберг заезжал, рассказывал, что и на Белогорье поисковая партия пойдет. За золотом. И сядешь со своим Монкресом. Кругом поджимают, дышать не дают…

— У меня же еще другое беспокойство, — не дождался конца его речи Баранов. — По этим чертовым путям, по рельсам, теперь какая только шпана не поедет! Убийцы, мазурики, побирашки, а что хуже всего — нигилисты, революционеры. Ты посмотри, что — в России уже творится! У нас было только раз — листовку на забор прилепили. И ничего еще особенного в той листовке не было. А в Питере, рассказывают, по заводам какие прокламации разбрасывают! Каких в них мерзостей там не нагорожено! А главное — в конце все время пишут вот этакими буквами: «Самодержавие долой!» Долой! Ты понимаешь: долой! Вот она, мастеровщина!..

— Ссылать надо больше. В руду их. К тачкам. Смертью казнить, — шмыгнул носом Федоров и полез в карман за платком.

— Либеральничают с ними, — в тон ему фыркнул Баранов. — Мода пошла: все гуманные идеи проводят. А кому это нужно? Тут надо не то, надо кнут и железные цепи. Запугать, запугать надо. Лаской здесь не возьмешь: они ласку за трусость, за слабость считают.

— Ласки, положим, особой не заметно, — усмехнулся Иван Максимович.

— Раз подряд не казним, значит милуем. Середины в таких делах не бывает. Верно я говорю, Лука?

— Уклонюсь отвечать. Худо я понимаю. Сказать по правде, темно на уме, — шумно вздохнул Федоров. — Все ваши разговоры сбоку прошли. Ранее об этих вещах не говорили. Знали свое: торговые дела.

— Такое время настало. Лука, — разъяснил Иван Максимович, — кто не поймет, тот и бит будет.

— Господи!

— Ты вот говоришь, железная дорога тебе не помешала?

— Вроде нет, — неуверенно ответил Федоров и оглянулся назад. — А господь ее знает, теперь кругом подвохи.

— Так будь покоен, дойдет и до тебя очередь.

— Вот-вот, сперва разоришься, в трубу дымом вылетишь, а там, гляди, и кишки мастеровщина выпустит, — полоснул его пальцем по животу Баранов.

— Что ж мне делать? — в страхе зашептал Федоров. — Запугали вы меня до смерти, право, запугали.

— Сопротивляться надо, Лука, вот что, — наставительно. произнес Баранов.

— Да кому же сопротивляться, Роман Захарович? Кому?

— Всему новому.

— Новым людям в особенности, — добавил Василев. — А ты что делаешь?

— А что? Ничего я не делаю.

— Что? На Бирюсу изыскательская партия идет. Кто ей обоз, снасти снаряжает? Ты, Лука. Ты. А зачем? Думаешь заработать? Рубишь сук, Лука, на котором сидишь. Кто бирюсинскими рудами заинтересован? Я. Так если ты мне сейчас ногу подставишь, думаешь, я тебе после спущу?

— Господи, какую ногу? — растерялся Лука. — Нет никакой ноги. Ну я не дам коней — даст другой.

— А если и другой не даст? И все так?

— Да где ж среди нашего брата это видано? Слава богу, мы не голытьба какая, а каждый сам за себя постоять может.

— Ну, а кто не устоит, того съедят. Ты это тоже запомни, Лука.