Читаем Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток полностью

— Клавдия, что ты распускаешь Бориску? — донесся из открытой двери недовольный голос. — Только заснула немного, а он разбудил, — и, широко зевая, на крыльцо вышла Елена Александровна. Щурясь от яркого света и запахивая просторный зеленый халат, она присела рядом с Клавдеей. — Ну, как моя дочка?

— А что? Хороший ребенок, барыня, — поправляя кружевной чепчик на девочке, ответила Клавдея.

— А у тебя были дети?

— Была дочь одна, — дрогнула густыми черными бровями Клавдея.

— Умерла?

— Вот и не знаю. Не знаю даже, где она.

— Как же это так?

— Жила здесь у бабки Аксенчихи, а потом невесть куда ушла.

— Да? Она у тебя уже взрослая?

— Замужем была, — утерла набежавшую слезу Клавдея.

— Ты шутишь? Замужем! Да ты сама еще прямо невестой выглядишь, такая свежая. Тебе и тридцать пять не дашь ни за что.

— Может, такая кость в лице у меня, что тихо стареюсь я, а только вправду, была дочь моя замужем.

— А где муж твоей дочери?

— Тоже не знаю. Ушел из дому… может, умер. Порфирий Коронотов, если слыхали.

— Ах, вон кто! — протянула Елена Александровна. — Он твой зять? Слыхала. Нехороший человек. Только что же это: один ушел, другой ушел. А твой муж тоже ушел куда-нибудь?

— Умер мой Иленька, — нахмурившись, отодвинулась Клавдея, — и про него я вам рассказывала, барыня.

— Разве? Ну, значит, я забыла. А что же, ты любила мужа? — помолчав, спросила Елена Александровна.

— Да как же не любить? — удивилась Клавдея. — Затем и замуж шла.

— А вот дочь твоя, наверно, не любила своего мужа, если так они разошлись.

— Не всякое дело спроста решается. Не надо об этом говорить, барыня, — сдвинула брови Клавдея.

— Почему же не говорить? Да если быть откровенной, так, по-моему, ты неправду сказала. Какая могла быть у вас любовь?

Клавдея не ответила. Из конуры выполз Атос. Вывалив на сторону язык, он перешел на другой конец двора и растянулся под забором, редко вздрагивая запавшими боками.

— Ты понимаешь, что я говорю? Ты, Клавденька, просто смешала понятия: желание ты называешь любовью. Ну, скажи, если ты веришь в любовь, что ж ты второй раз замуж не выйдешь?

— Потому и не выхожу, что верю.

— О муже грустишь?

— Жалею.

— Дура! Прости меня… Сплошная это глупость!

Ниночка вдруг сморщила носик и всхлипнула. Клавдея, поворачиваясь всем телом, стала качать ее на руках.

— Может быть, она есть хочет? — с любопытством взглянув на ребенка, спросила Елена Александровна.

— Почему вы ее грудью не кормите, барыня? — в свою очередь вскинула глаза Клавдея. — Сами вы крепкие, полные.

— В том-то и дело, что бюст от этого портится. Нет, я не хочу. Зачем?

— Дите-то родное.

— Ну и что же, что родное? Можно вырастить и без этого… Ну ладно, довольно болтать. Надо пойти одеться.

Елена Александровна взбила ладонями не очень густые пряди белокурых волос и встала.

— Чем ты моешь голову, Клавдия? — остановилась она на ступеньке, сверху вниз оглядывая толстую, крупно сплетенную косу Клавдеи, скрученную на затылке в переливчатый тугой узел.

— Как чем? Водой.

— Ну-у? Водой?

— Водой.

— Странно… Какие хорошие волосы! Даже желтками не моешь голову?

— Нет.

— Удивительно!

Брякнула щеколда, открылась калитка.

— Ох, что ж это я?! — испуганно всплеснула руками Елена Александровна, тщетно пытаясь запахнуть разъехавшиеся полы халата. — Ванечка! Гости!

В калитку протиснулась плотная фигура Баранова. За ним следом показался Иван Максимович.

— Ха-ха-ха! — загрохотал Баранов. — Не смущайтесь, прекрасная Елена Александровна, у вас есть что показать! Прости за нескромность, Иван… Я ведь по-свойски, попросту.

Елена Александровна бросилась к двери.

На дороге ей попался Борис. Засунув палец в рот, он в свободной руке тащил большую куклу с фарфоровой головкой.

— Ца-ца, — сказал он, показывая куклу.

— Уйди, чертенок! — оттолкнула его Елена Александровна.

Мальчик упал. Кукла стукнулась об порог, голова отлетела прочь. Борис приподнялся, сел, раскинув в стороны ножки, и тихо заплакал.

— Люся, нельзя же так! — укоризненно сказал Иван Максимович, поднимаясь на крыльцо, и напустился на Клавдею: — Что же ты не смотришь за ребенком? Дубина!

— Простите, недоглядела, — ответила Клавдея, поднимая Бориса.

— Где ты достал ее, молодуху такую? — вполголоса спросил Баранов, войдя в гостиную и сбрасывая фуражку на диван. — Ох, и сок-баба! Малиной, что ли, щеки она себе натирает?

— Вдова одного мужика солонецкого. Впрочем, помните происшествие с Порфирием Коронотовым?

— Это на свадьбе твоей?

— Ну да.

— Как же! Помню.

— Так вот, Порфирий — зять ее.

— Фью! — свистнул Баранов. — Да ты не врешь? Молодо, молодо выглядит.

— Как видите.

— Молодец, Иван, — хлопнул его по руке Баранов, — ей-богу, молодец! Одобряю. Выбирать умеешь. Только смотри, не получилось бы как с Анюткой. В самых годах баба, да с малинкой — опасное дело… Ну, как там хочешь, — круто изменил он разговор, — а сюртук я сниму. Сил моих нет, жарко. Открой-ка, брат, окошко.

Василев распахнул створки окна и выглянул на улицу.

— Вот, кстати, и Лука идет. Тоже в город зачем-то приехал.

— Кстати ли? Можно будет при нем по душам разговаривать? — усомнился Баранов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза