— Клавдия, что ты распускаешь Бориску? — донесся из открытой двери недовольный голос. — Только заснула немного, а он разбудил, — и, широко зевая, на крыльцо вышла Елена Александровна. Щурясь от яркого света и запахивая просторный зеленый халат, она присела рядом с Клавдеей. — Ну, как моя дочка?
— А что? Хороший ребенок, барыня, — поправляя кружевной чепчик на девочке, ответила Клавдея.
— А у тебя были дети?
— Была дочь одна, — дрогнула густыми черными бровями Клавдея.
— Умерла?
— Вот и не знаю. Не знаю даже, где она.
— Как же это так?
— Жила здесь у бабки Аксенчихи, а потом невесть куда ушла.
— Да? Она у тебя уже взрослая?
— Замужем была, — утерла набежавшую слезу Клавдея.
— Ты шутишь? Замужем! Да ты сама еще прямо невестой выглядишь, такая свежая. Тебе и тридцать пять не дашь ни за что.
— Может, такая кость в лице у меня, что тихо стареюсь я, а только вправду, была дочь моя замужем.
— А где муж твоей дочери?
— Тоже не знаю. Ушел из дому… может, умер. Порфирий Коронотов, если слыхали.
— Ах, вон кто! — протянула Елена Александровна. — Он твой зять? Слыхала. Нехороший человек. Только что же это: один ушел, другой ушел. А твой муж тоже ушел куда-нибудь?
— Умер мой Иленька, — нахмурившись, отодвинулась Клавдея, — и про него я вам рассказывала, барыня.
— Разве? Ну, значит, я забыла. А что же, ты любила мужа? — помолчав, спросила Елена Александровна.
— Да как же не любить? — удивилась Клавдея. — Затем и замуж шла.
— А вот дочь твоя, наверно, не любила своего мужа, если так они разошлись.
— Не всякое дело спроста решается. Не надо об этом говорить, барыня, — сдвинула брови Клавдея.
— Почему же не говорить? Да если быть откровенной, так, по-моему, ты неправду сказала. Какая могла быть у вас любовь?
Клавдея не ответила. Из конуры выполз Атос. Вывалив на сторону язык, он перешел на другой конец двора и растянулся под забором, редко вздрагивая запавшими боками.
— Ты понимаешь, что я говорю? Ты, Клавденька, просто смешала понятия: желание ты называешь любовью. Ну, скажи, если ты веришь в любовь, что ж ты второй раз замуж не выйдешь?
— Потому и не выхожу, что верю.
— О муже грустишь?
— Жалею.
— Дура! Прости меня… Сплошная это глупость!
Ниночка вдруг сморщила носик и всхлипнула. Клавдея, поворачиваясь всем телом, стала качать ее на руках.
— Может быть, она есть хочет? — с любопытством взглянув на ребенка, спросила Елена Александровна.
— Почему вы ее грудью не кормите, барыня? — в свою очередь вскинула глаза Клавдея. — Сами вы крепкие, полные.
— В том-то и дело, что бюст от этого портится. Нет, я не хочу. Зачем?
— Дите-то родное.
— Ну и что же, что родное? Можно вырастить и без этого… Ну ладно, довольно болтать. Надо пойти одеться.
Елена Александровна взбила ладонями не очень густые пряди белокурых волос и встала.
— Чем ты моешь голову, Клавдия? — остановилась она на ступеньке, сверху вниз оглядывая толстую, крупно сплетенную косу Клавдеи, скрученную на затылке в переливчатый тугой узел.
— Как чем? Водой.
— Ну-у? Водой?
— Водой.
— Странно… Какие хорошие волосы! Даже желтками не моешь голову?
— Нет.
— Удивительно!
Брякнула щеколда, открылась калитка.
— Ох, что ж это я?! — испуганно всплеснула руками Елена Александровна, тщетно пытаясь запахнуть разъехавшиеся полы халата. — Ванечка! Гости!
В калитку протиснулась плотная фигура Баранова. За ним следом показался Иван Максимович.
— Ха-ха-ха! — загрохотал Баранов. — Не смущайтесь, прекрасная Елена Александровна, у вас есть что показать! Прости за нескромность, Иван… Я ведь по-свойски, попросту.
Елена Александровна бросилась к двери.
На дороге ей попался Борис. Засунув палец в рот, он в свободной руке тащил большую куклу с фарфоровой головкой.
— Ца-ца, — сказал он, показывая куклу.
— Уйди, чертенок! — оттолкнула его Елена Александровна.
Мальчик упал. Кукла стукнулась об порог, голова отлетела прочь. Борис приподнялся, сел, раскинув в стороны ножки, и тихо заплакал.
— Люся, нельзя же так! — укоризненно сказал Иван Максимович, поднимаясь на крыльцо, и напустился на Клавдею: — Что же ты не смотришь за ребенком? Дубина!
— Простите, недоглядела, — ответила Клавдея, поднимая Бориса.
— Где ты достал ее, молодуху такую? — вполголоса спросил Баранов, войдя в гостиную и сбрасывая фуражку на диван. — Ох, и сок-баба! Малиной, что ли, щеки она себе натирает?
— Вдова одного мужика солонецкого. Впрочем, помните происшествие с Порфирием Коронотовым?
— Это на свадьбе твоей?
— Ну да.
— Как же! Помню.
— Так вот, Порфирий — зять ее.
— Фью! — свистнул Баранов. — Да ты не врешь? Молодо, молодо выглядит.
— Как видите.
— Молодец, Иван, — хлопнул его по руке Баранов, — ей-богу, молодец! Одобряю. Выбирать умеешь. Только смотри, не получилось бы как с Анюткой. В самых годах баба, да с малинкой — опасное дело… Ну, как там хочешь, — круто изменил он разговор, — а сюртук я сниму. Сил моих нет, жарко. Открой-ка, брат, окошко.
Василев распахнул створки окна и выглянул на улицу.
— Вот, кстати, и Лука идет. Тоже в город зачем-то приехал.
— Кстати ли? Можно будет при нем по душам разговаривать? — усомнился Баранов.