Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— Чем теперь ей поможешь? В дожди такие да с ребенком разве будет она лес корчевать?

Тогда Порфирий сговорил Клавдею сходить с ним вместе попроведать Дарьиного мужа, Еремея, расспросить его, не знает ли он чего-нибудь о Лизе. Порфирий всюду ходил босиком, ему не во что было обуться, вовсе расползлись ичиги. Ну, да ничего: лето, тепло… Но в больницу его с грязными ногами не пустили, и он долго отмывал их в луже дождевой водой.

Потом на них надели белые халаты и проводили к больному.

Еремей по-прежнему лежал в палате один. В этот день у него перебывало много гостей. Приходили оба Мезенцевы — Ваня и Груня, приходил Лавутин и Петр. Часто проведывали его и вовсе незнакомые рабочие из мастерских или депо. И каждый хотел Еремея чем-нибудь побаловать. Ему несли закуски, папиросы, конфеты, пряники. Еремей. стеснительно отказывался, подолгу благодарил. За что ему такая честь? Потом свыкся, видел: не но обязанности приходят, а от чистого сердца. К товарищу.

Клавдея с Порфирием не принесли Еремею ничего. Им принести было нечего. Когда они вошли в палату, Еремей лежал на спине, устало закинув руки под голову. Хотя уже и не так мучительно болели его култышки, но разговоры его утомляли.

Однако и новых гостей Еремей встретил улыбкой:

— Вот и еще кто-то ко мне из родни. Скоро со всеми рабочими я породнюсь.

— Не рабочий я, — сказал Порфирий, подходя к постели Еремея и пододвигая табуретку Клавдее, — так пришел попроведать тебя.

— Ну, все равно. Не рабочий ты, да, видать, и не из хозяев. Спасибо тебе за заботу. Будем знакомы.

Клавдея засмеялась: «Как есть, похожи мы на хозяев».

— Жену твою видел, вот и зашел, — проговорил Порфирий. — Так бы я и не знал про тебя.

— Жену! Дашу видел? — Еремей оторвал голову от подушки, приподнялся на локоть. — Где?

— У Доргинской пади. Лес там корчевала она.

— Это ты? Из-под дерева ты оттолкнул ее? Рассказывала мне Даша. Ну, спасибо, брат, еще раз тебе. Никогда не забуду. Дай ты мне руку твою.

Ладони их, мозолистые, узловатые, встретились. Еремей задержал руку Порфирия.

— Без Даши мне бы тогда… и своя жизнь на что?

— Хорошая она у тебя, — Порфирию сразу вспомнилась Лиза. И, не сознавая, что для Еремея его слова звучат совсем по-иному, он добавил: — Ты ее береги, пуще всего на свете береги… жену свою.

— Береги, — горько вздохнул Еремей, — а как?

Он показал на плоско лежащее на постели одеяло. Упал обратно на подушку.

— Вот он, весь я. Поставить стояком — в пол руками упрусь.

— Ты прости меня, — сказал Порфирий, — не подумал я.

— Тебе в семье хорошо. Кто это с тобой?

— Мать жены, — Порфирию так легче было сказать, чем назвать ее тещей. — Клавдея по имени.

— А с женой как? — помедлив, спросил Еремей. — Нет жены?

И прикрыл глаза. У него начала кружиться голова. Наверно, много сегодня он разговаривал.

— Жена? — глухо повторил Порфирий. — Есть жена. Хорошая… Как у тебя. Только в тюрьме она.

— Доченька моя, — вздохнула Клавдея.

— В тюрьме? Почему?

Лицо Еремея совсем побледнело.

— Политическая… государственная она… — Порфирий не знал, как сказать ему дальше.

Еремей вдруг открыл глаза, перекосил брови.

— Постой! Как фамилия-то твоя?

— Коронотов.

— Коронотов? Друг ты мой, — он поманил к себе Порфирия пальцем, заставил его наклониться к себе и поцеловал в губы, — друг ты мой, да ведь Лизу твою я вот как знаю…

…Они забыли о времени. Усталость и боль схлынули с Еремея. Как родные, как самые близкие люди, они разговаривали между собой. Давно бы пора и уйти, а все не хотелось Порфирию.

— Ты где теперь работать-то станешь? — спросил Порфирия Еремей. — Что ты умеешь?

— Только сила в руках у меня, — сказал Порфирий, — а делать я ничего не умею. Не мастер. Ну, может, снова рубить лес, дрова пилить пойду.