Хребты Саянские. Книга 1: Гольцы. Книга 2: Горит восток

— На полгода сажали его. Значит, скоро. И вот, попомни мое слово, — пристукнул тяжелым кулаком по столу Лавутин, — то, что в тюрьме посидел, он себе обернет в пользу: вот, дескать, честно боролся за рабочее дело и пострадал — верьте теперь каждому моему слову.

— Не проведет, — решительно сказал Петр, — разоблачать его будем.

Саша заснул в кроватке. Груня заботливо поправила подушку, подвернула под бочок ему одеяло. Она все время прислушивалась к разговору мужчин.

— Не сердитесь на меня, ежели я помешала, — несмело подходя к столу и становясь за спиной у мужа, сказала Груня. — Слышала я ваш разговор, а неясно мне, за что война началась. Объяснили бы хоть! Или мне знать не положено?

— Почему не положено? — охотно откликнулся Лавутин. — Давай садись в круг с нами, Груня. Я за женское равноправие. Не знаю, как муж твой думает.

— Ну, я чего же, — залился румянцем Ваня, — я и всегда… — он подвинулся, давая жене место рядом с собой.

— Так, говоришь, Груня, рассказать тебе, за что война? — Лавутин отыскал еще две крошки на скатерти и стал их подгонять одну к другой легкими толчками ногтя. — Ну, слушай. А ты, Петр, поправляй меня, ежели чего неверно сам я понимаю. Война эта, Груня, такая получается: от Китая царю нашему батюшке захотелось побольше кусок откусить, пока его Америка да Англия с Германией и с Францией целиком еще не проглотили. Раз — на Маньчжурию лапу. Тут и Корея сбоку, тоже хороший кусок. Взять его! А из-за моря на Корею с Маньчжурией и другой зверь зубы оскалил — Япония. Ей тоже Маньчжурию и Корею подай. Зверь этот, ты не думай, очень жадный.

— Но на что они, чужие земли-то, царю нашему или японскому? — не вытерпев, спросила Груня.

— Царю — это так, для краткости, мы говорим. А царя в спину, Груня, всегда толкают помещики, фабриканты да купцы. Словом, капиталисты. Ну, да и сам царь, конечно, первый капиталист и помещик. Им-то на чужой земле, захваченной, легче всего развернуться. Это все равно что хлеб по целине посеять. Какой сразу соберешь урожай!..

— Это правильно, — сказал Ваня. — Ты посмотри, даже наш Василев — и тот со своими магазинами уже залез в Маньчжурию. Приказчики каждому покупателю хвастаются: торгуем, мол, и в Харбине и в Мукдене. Без выгоды, так не полез бы он туда.

— А кто наш Василев? — опять заговорил Лавутин. — Ну, по Сибири он, конечно, крупная величина. А по всей России взять — так себе еще, середка на половине. Так те, которые в десять да в сто раз его побогаче, пуще Василева на новые места лезут. Для них там наживы еще больше схватить можно. Заводчики соображают там свои заводы настроить, купцы — торговлю развернуть, чиновники — поборами поживиться.

— Ну, а с чего?.. Почему так сразу война началась? — спросила Груня.

— Нет, не сразу, — сказал Лавутин. — Царь в манифесте пишет: напали тайком. Это-то правда, не мы первые начали. А только война эта, Груня, уже давно созревала. Еще лет десять назад японцы с китайцами из-за Кореи воевали. Весь Ляодунский полуостров тогда они у Китая забрали и Порт-Артур вместе с ним. Контрибуцию с Китая потребовали и объявления Кореи независимой. А чего там независимой? Известно, коли из-под Китая забрать, значит под Японию отдать. Россия вступилась. Контрибуцию и Корею, мол, ладно, черт с вами, берите, а Ляодун и Порт-Артур обратно Китаю отдай. Куда японцам деваться? С Россией не посчитаться нельзя. Зло на сердце себе затаили, а в Симоносеки все же такой договор подписали. Ну, а прошло три-четыре года, Россия — капиталисты наши — сами давай в Маньчжурии хозяйничать. Каково это японцам, когда они себе все это забрать хотели? И получилось — не японские купцы торгуют, а наши, не японские капиталисты заводы и рудники там строят, а наши, не их чиновники с народа шкуру дерут, а наши. Вот и точи ножи, вот и заряжай ружья. А дальше и пошло: наши одним плечом к Корее двигаются, а японцы — к Маньчжурии. Ну вот тебе и война. Капиталистам, что русским, что японским, нужны прибыли, а народ свою кровь отдавай.

— Много народу побьют, — задумчиво глядя на огонек лампы, проговорил Петр, — много. Япония готовилась давно, и с пустыми руками на нас она не полезла бы.

— Нашего царя-батюшку жадность вперед все гнала, — сказал Лавутин, — а как по газетам посмотришь, мокрыми курицами оказались наши правители на востоке. Надежной опоры не создали.

— Так всегда бывает: солдат дерется, а генерал на нем экономит, кровавые солдатские пятаки к себе в сундучок собирает. Больше солдат побьют — больше выгоды интендантам всяким будет, — закончил Петр.

— Если меня на войну возьмут, — сказал Ваня, — я солдатам буду всю правду рассказывать.

— Рассказывай, Ваня, рассказывай! — одобрительно проговорил Лавутин. — Надо, чтобы все солдаты это поняли. Это наш долг, большевиков, им правду рассказывать.

— Только, Ваня, ты там поосторожней будь, — предупредил Петр, — там ведь разговор бывает короткий. Выведут в поле и…

Ваня показал ему глазами на жену. Петр сразу запнулся, перевел разговор:

— А мы здесь тоже сложа руки сидеть не будем.