Они спустились еле заметной тропинкой, скрытой в розовом разливе рододендронов. Солнце высоко стояло над лесом, и широкие его лучи почти отвесно падали на землю. От камней источался колючий, горячий воздух и смешивался с пряным ароматом дикой мяты и богородской травы. Ниже, у подошвы горы, в густых зеленях черемушников, серебряным звоном переливался ручей. Какая-то пташка монотонно высвистывала одну и ту же мелодию. По гранитной плите бесконечной цепочкой бежали крупные черные муравьи.
Анюта остановилась, повела рукой вокруг.
— Какая тут благодать! Так бы и не уходила отсюда… и к хозяевам своим не вернулась бы.
— Вам тяжело жить у них?
Анюта глянула на Алексея Антоновича через плечо.
— У всех хозяев жить одинаково, — неопределенно ответила она. — А тяжелее всего — им прислуживать.
— Анна Макаровна, — запинаясь, заговорил Алексей Антонович, — давно я хотел вас спросить. Простите, пожалуйста, за нескромность… Что вы думаете… как думаете устраивать свою жизнь?
— Не знаю, — неуверенно произнесла она и, присев, сощипнула желтый махровый одуванчик. Тонкие лепестки посыпались один за другим на камень. — Не знаю. Буду жить, пока не умру.
— Не надо так думать, Анна Макаровна.
— Ну, а как? Как же я должна ответить вам? — Она бросила на землю последний лепесток и вопросительно посмотрела на Алексея Антоновича.
— Не будете же вы век одинокой. Ну, выйдете замуж… — он ощутил, как трудно было ему выговорить это слово.
Анюта отвернулась. Алексей Антонович видел, как вздрогнули у нее плечи.
— Зачем вы так говорите? — досадливо воскликнула она.
— Ради бога простите, Анна Макаровна, — бросился к ней Алексей Антонович, — я не думал этим вопросом вас обидеть. Я хотел сказать… почему бы вам не попытаться продолжить свое образование?
Анюта ему не ответила. Хватаясь за кусты, чтобы не упасть, она побежала вниз по склону, к ручью.
— Хотите ключевой воды напиться? — крикнула, исчезая в черемушниках.
«Догадывается она или не догадывается, что я ее люблю, — подумал Алексей Антонович, — и что об этом никак сказать не могу?»
Он сел на край каменной плиты и стал пальцами сгребать завядшие уже на солнце лепестки одуванчиков.
«И все-таки я сегодня опять ничего не скажу. Анюте только двадцатый год. Надо сделать так, чтобы она действительно продолжила свое образование, и только тогда жениться. Но как это сделать? Как ей помочь? Кто возьмет и в какое учебное заведение ее, девушку, дочь политического ссыльного, прислугу? Если бы не настойчивость мамы, разве я сам стал бы врачом? Что же мне делать? Как я должен поступить? Неужели отказаться от Анюты? Или оставить ее, как есть, необразованной самоучкой?»
— Вы, оказывается, несговорчивый, — услышал он вдруг за спиной голос Анюты и от неожиданности даже вздрогнул, — а знаете, внизу, у ручья, как хорошо, прохладно, — продолжала Анюта, от удовольствия прищуриваясь и улыбаясь легким, едва уловимым движением губ, — пахнет как хорошо! Осочкой молодой, черемухой и еще не знаю какими-то такими белыми цветами…
— Анемонами, — подсказал Алексей Антонович.
— Не знаю, — она села рядом с ним и положила руки на колени.
Пролетел теплый ветер, прошелестел в траве и шевельнул на плечах у Анюты голубой газовый шарфик. Она сидела, уставившись глазами в одну точку, и, так и не отводя их, как бы про себя сказала:
— Как хотелось бы мне быть Марьей Непомнящей, хотя я не верю в нее, и лежать теперь здесь, под этим вот камнем…
— Странная мысль, Анна Макаровна! Почему?
— Ее любили, и она сама любила. Вечно. До гроба.
— И вы будете любить… — он чуть не закончил фразу: «и вас любят», но почему-то сдержался.
— Нет, — качнула головой Анюта, мельком взглянула на него и опустила глаза. — Я, вероятно, действительно выйду замуж. Даже это лучше, чем оставаться рабыней у купцов.
— А разве…
Но Анюта его перебила:
— Авось появится хоть кто-нибудь и посватает.
— Вот и посватает тот, кто вас любит.
Ему хотелось привлечь к себе Анюту, сказать ей то самое слово, дороже которого нет…
— Я бесталанная. Я делать ничего не умею, — в глазах Анюты блестели слезинки.
— Вам надо учиться, — твердо сказал Алексей Антонович.
— Мама выучила меня читать и писать. Для горничной я имею достаточное образование.
— И вы с этим согласны?
Анюта сняла шарфик с плеч, скомкала и положила на колени.
— А что же другое я могу сделать? — И сразу, словно смахнув с лица грустную дымку, заговорила озорно и шумно: — А вы, Алексей Антонович, предусмотрительный: захватили-таки с собой саквояжик. Интересно, что положено в нем? Ну-ка, открывайте, показывайте скорее! Боже, как мне кушать хочется!
Одинокое белое облачко скользнуло меж землей и солнцем, и тень от него легкой птицей пронеслась по косогору.
11