Но как она ни спешила, а пришла к шапочному разбору. Митинг заканчивался, и приезжий агитатор уже скрылся в толпе. Выступали рабочие. Вера поискала глазами своих. Не нашла. Увидела Кузьму Прокопьевича и протискалась к нему.
— Здравствуй, крестный! — т-сказала она.
— Здравствуй, коза! Ты чего сюда прискакала?
— Так. Послушать. Тятю с Саввой не видел?
— A-а! Тогда ясно. — Он наклонился и шепнул девушке на ушко: — Ну как, скоро, дочка, а?
Ее изнутри ударило волной жаркой крови, такой жаркой, что казалось — губы полопаются. Вера отвернулась. А когда краска чуточку отхлынула у нее от лица, спросила счастливо-осипшим голосом:
— Крестный, а о чем говорил приезжий?
Кузьма Прокопьевич теперь посмотрел на нее серьезно. Пальцем толкнул жиденькие усы в одну, в другую сторону.
— Интересуешься, дочка? Молодец! А чего же? — И стал объяснять: — Про Думу государственную говорил. Видишь, дочка, царь наш хочет теперь Россией не один управлять, а вместе с народом. Только фокус тут в том, что правов у думы этой ровным счетом никаких не будет. И второй фокус: выборы такие установлены, что как ни кинь, а ни одного депутата от рабочих в думу не пройдет. Даже в советчики бесправные, выходит, они не годятся. А будут заседать там только дворяне да еще карман у кого широк.
— А мы все равно своих выберем!
— Эх, доченька! — засмеялся Кузьма Прокопьевич и двинул худыми плечами. — А министр Булыгин обмозговал и это. Правов-то выбирать в думу неимущим не дано. Из сотни рабочих, может, пять или шесть только и сыщутся. И опять же выбирать они не депутатов станут, а выборщиков. Те уж выбирать депутатов начнут. И вот, к примеру, окажется наших выборщиков два, а дворянских — сто. Кого они выберут? Смекнула?
Вера выкрикнула звонко что-то такое вроде: «А мы все равно по-своему!» На них зашикали. Вера прикусила язычок. И вправду, больно храбро полезла не в свои дела. Сзади пододвинулся знакомый ей слесарь Семен, человек высоченного роста, «дядя, достань воробушка», и сказал поощрительно:
— Правильно, девушка! Вот и решаем сейчас: требовать справедливых выборов. Всем права иметь одинаковые. А булыгинскую думу не признавать. Стачку против нее объявить, не дать выборам состояться.
— Опять забастовка?
Хотя и самой ей хотелось в чем-то силу свою проявить, а все-таки стало немного и тревожно: каждый раз после забастовки обязательно кого-нибудь арестуют или уволят. Опять переживай за отца и за Савву.
— Забастовка, девушка. Нечем больше, кроме забастовки, нам прав своих добиваться, — Семен взял ее за плечо, наклонился и закончил тихонько: — Вот мы стоим здесь с тобой, разговариваем, а нас всех сейчас вершие казаки обходят. С винтовками и с шашками. Чшш! Не шуми.
— Где они? — недоверчиво протянула Вера, хотя сердчишко у нее сразу запрыгало и за ушами дернулись какие-то жилки. — Ну, чего вы смеетесь, дядя Семен?
— Была нужда смеяться! Тебе из-за голов не видать, а я, как с каланчи, все вижу. Чшш, говорю! Ни гу-гу! Не подымай панику… А сама уходи. Делать тебе, девушка, здесь больше нечего. И деда своего с собой забирай.
Он ей сказал это как приказ. Вера, невольно подчиняясь, потянулась к Кузьме Прокопьевичу. И вдруг обо всем забыла.
— Савва! Там же Савва говорит…
Было очень далеко, Савва стоял то ли на пеньке, то ли на кочке, лишь немного возвышаясь над народом, и не все его слова долетали сюда. Но Вера нерасслышанное дополняла в уме сама.
— …свалить булыгинскую думу, — и Савва руками словно опрокинул ее, бросил под ноги, — это, товарищи, не все. Тот же царь все равно на нашей шее останется. Республику! Нам нужно демократическую республику. Совсем без царя. А рабочим — полные права. Самые полные! — Ветерок шевелил его длинные кудрявые волосы, отбрасывал назад, к затылку, и оттого казалось, что Савва движется, летит над землей. — Трудом рабочих рук вся жизнь держится. Мы этими руками сделаем все, сами…
Краснея от волнения, Вера бросилась к нему. Но Савва вдруг исчез, а люди всей массой почему-то двинулись ей навстречу. И Вера никак не могла пробиться сквозь эту стену. Кузьму Прокопьевича оттерла толпа. Семен потянул девушку за руку.
— Куда же ты лезешь? — сказал он сердито. — Я не шутя говорю; сейчас всякое может получиться. А ты в задние ряды пробиваешься.
— Ну! — и Вера заработала локтями еще прилежнее.
В средине толпы кто-то запел — Вера узнала густой бас Лавутина:
И сотни голосов подхватили, продолжили песню, наполнили ее огнем и страстью:
Радостной дрожью теперь отдавалось у Веры в груди:
Но как же, как же пробиться ей к Савве? Как сказать ему сейчас, сразу, что она была здесь и слышала все его слова?