Хребты Саянские. Книга 3: Пробитое пулями знамя

Голос Филиппа Петровича был какой-то домашний, словно он, сидя у печки, подшивал валенки, а не пилил и сверлил металл, починяя винтовки, но Вера знала отца и по взгляду. «Надо так надо» — говорили его глаза. Он тянулся к дочери, гладил ей плечи, а между тем в другой руке беспокойно тискал недоконченную деталь. Видимо, у каждого ружья был уже свой нетерпеливый хозяин. И Филипп Петрович, поглядывая на Веру, опять взялся за инструменты. Его, за сутки страшно стосковавшегося о доме, прорвало разговором. Он то расспрашивал: «Как там Агаша-то?» — и обещался наготовить ей медных колечек для занавески, то рассказывал, «что деется» в мастерских. Савва поставлен старшим на баррикады «у тех окон, которые выходят к депо и на главные пути», а сейчас, наверно, опять совещается в комитете. Нечаев ночью уполз «портить телеграф» и не вернулся. Что с ним? Не сцапали бы жандармы. Ранним уч ром еще раз приходили от Зубицкого, пугали пушками, прибывшим вторым эшелоном. Но Заговура только посмеялся: «Нет никаких пушек у Зубицкого». Филипп Петрович говорил и тоже посмеивался, но смех у него получался не очень веселый.

Вера долго просидела с отцом, а когда ушла, его слова о пушках все почему-то стучали у нее в голове. Из пушек — в рабочих!

Она бродила возле нарядной, ждала Савву, но сегодня туда не пускали, чтобы не мешать комитетскому совещанию. Вера подумала: не сходить ли ей на время домой, успокоить мать? Оцепление вокруг мастерских ей теперь казалось уже вовсе не страшным. Но в этот момент со двора в цех вбежал дымящийся струйками морозного воздуха длинный Семен, бросил на ходу караульному у двери:

— Солдат еще подтянули. Катят сюда пулемет, — и скрылся в нарядной.

Без суматохи, но быстро все сразу пришло в движение. В руках у рабочих появились винтовки, одни полезли на баррикаду, откуда через верх забора было видно железнодорожное полотно и площадка перед депо и «брехаловкой», другие, перемешавшись с женщинами, сгрудились у нарядной. Веру оттеснили далеко от двери, и когда комитетчики вышли, она заметила Савву не вдруг — сперва услышала его голос, гулко отдавшийся под сводами цеха:

— Первая дружина, ко мне!

Лавутин с большим отрядом побежал во двор. Там уже разместилась рота восставших солдат — защищать ворота главного входа и забор со стороны пустыря.

Порфирий махал шапкой, подзывая к себе свою дружину. Рядом с ним стояли Терешин, Лебедев и Заговура, нетерпеливо о чем-то переговаривались. Вера, работая локтями, стала пробиваться к Савве — спросить, а ей что делать (кого же иначе спросишь?) — и в испуге отшатнулась назад: с шумом и звоном вся верхняя часть огромного, под потолок, окна вдруг рухнула ливнем осколков стекла, и в этот же миг по противоположной стене будто мышь прошмыгнула — оставила свой след в отбитой штукатурке. А с улицы вместе с косматым морозом в разбитое окно ворвалась пулеметная скороговорка. Точно дятлы стали долбить снаружи кирпичные стены…

— Ага, вы так? — с немного напускной веселостью выкрикнул Заговура. И приказал, вытягивая нараспев: — О-огонь!

С высоко взмощенных баррикад застучали ответные выстрелы. В цехе сразу стало как-то просторнее. Кто поднялся наверх, припал к баррикадам, кто — без оружия — спрятался за чугунные станины, привинченные к полу. Вера кинулась за Саввой Ее осыпала ржавая пыль, сбитая пулями с потолка, и ослепила на время. Про» края глаза, девушка ощупью полезла по какой-то железной рухляди, перемешанной с вагонными досками. Мороз щипал ей кончики пальцев.

— Саввушка!.. Савва!

Он стоял, бочком пристроившись на баррикаде за толстым стальным листом. Оглянулся.

— Веруська! Куда ты? Зачем?

И, отворачиваясь лицом к окну, свободной рукой показал вниз:

— Уходи. Уходи скорей! Слышишь?

Но Вера уже пристроилась рядом. Втягивая голову в плечи, она отыскала просвет между брусьями и заглянула в него. Увидела серое снежное поле, исчерченное ровными линиями рельсов, вдали — полускрытые в морозном чаду постройки железнодорожного поселка, узнала свой дом. а ближе, там, где с утра стояло оцепление. увидела частые взблески красных огней — это из-за укрытий по окнам мастерских стреляли солдаты. Савва нажал ей локтем в плечо. Крикнул требовательно:

— Говорят тебе, уходи!

Вера только плотнее прижалась к стальному листу, упрямо потрясла головой: «Нет!» — И съежилась вся: Савва выстрелил у нее над самым ухом. Слева тоже кто-то стрелял. И еще подальше. И еще… Звонко, так что обрывалось сердце. Глуше стучали выстрелы справа, в другом конце цеха. И вовсе глухо доносилась пальба со двора.

Вера опять заглянула в просвет. Те же укрытия из шпал и вагонеток, поблескивающие огнями, но рядом с одной из вагонеток теперь лежит длинное черное тело. Убитый… Ей стало как-то не по себе. Это победа рабочих. Но это все же и смерть человека. А к ним, к этим людям, к солдатам, у Веры ненависти не было. Только чувство горького недоумения. Зачем? Ну зачем они стреляют в рабочих? И начали первыми. Свои же, русские! Теперь вон лежит уже один убитый. Может, даже это Савва его подкосил.