Хребты Саянские. Книга 3: Пробитое пулями знамя

И когда Лебедев говорил каждому:

— Как стемнеет, идем на прорыв, — лица рабочих сразу светлели.

— Вот это правильно! Эх, Егор Иванович, сразу бы нам послушать тебя…

На баррикадах, которые защищала рота Заговуры, солдаты слушали Лебедева, хмуро отмалчиваясь. Заговура прежде успел им внушить, что есть только одно спасение — сдаться Кто-то даже спросил:

— А когда поднимать белый флаг будем?

Лебедев ответил:

— Не будем!

Заговура, все время молчавший, сказал:

— Когда уйдут те… кто не хочет сдаваться.

И Лебедев почувствовал, что эти слова Заговуре дались нелегко. Обезволенный страхом, он все же не хотел стать подлецом.

Они обошли весь двор и вернулись в здание главного цеха. Здесь их нагнал Буткин.

— Лебедев, я все же не могу молчать! Долго вы будете продолжать это безумство’? — выкрикнул он, забегая вперед и становясь на пути. — Я спрашиваю: долго?

Лебедев даже не замедлил свой шаг, хотя в виски ему так и ударило бешенство. Ответил он совершенно спокойно:

— Пока не выведу отсюда людей. Вы, если хотите, тоже можете сдаться. А истерики прекратите немедленно. Я требую.

Буткин просверлил его ненавидящим взглядом.

На короткое время в нарядной собрался комитет. Обсудили только подробности: как сгруппироваться, идя на прорыв, и как, потом, рассыпаться по пустырю, и кому уходить на нелегальные квартиры. Все остальное было ясно.

После всех слова попросил Заговура. Он сидел согнувшись, руки его лежали на коленях, и пальцы все время подергивались.

— Товарищи, я прошу… поверить… понять… законы к военнослужащим строже, чем к гражданским… И только потому…

Он не договорил, отвернулся. И никто на его слова не отозвался.

Лебедев встал, посмотрел в другой конец нарядной, где на скамьях лежали забинтованные люди Перевязки были закончены, и Мирвольский с матерью переходили от одного раненого к другому, успокаивали, давали лекарства. Иван Герасимович в уголке на спиртовке кипятил хирургические инструменты.

— Ну, а как же нам быть с товарищами, которые сами не смогут идти? — спросил Лебедев. — Унести?

Мирвольский поднял голову, передал склянку с лекарством Ольге Петровне, а сам быстро подошел к Лебедеву.

— Нет, нельзя, — сказал он вполголоса, чтобы не услышали раненые, — этим людям нужно лежать в больнице. Постоянное наблюдение. Раны очень тяжелые.

— А что… ты предлагаешь, Алексей?

Мирвольский потеребил промоченные кровью полы халата.

— Мы останемся с ними. Перевезем в больницу. — Он помолчал: — Я позабочусь, чтобы они смогли скрыться, когда для них это будет можно и если понадобится.

Лебедев пожал ему руку и вышел. Остальные комитетчики его уже дожидались.

Сумерки сгущались быстро. Они опускались сверху, с блекнущего неба, а от земли им навстречу поднимался плотный морозный туман. На станции вспыхнули электрические фонари — желтые пятна с радужными кольцами и колючками коротких лучей вокруг них. За забором нечасто пощелкивали выстрелы, и красные мечи прокалывали мглу. Зубицкий давал понять: он ждет. Такой же редкой стрельбой отвечали баррикады. И это значило: «А мы не сдаемся!»

Вернулся из разведки Порфирий. Приглядываясь и прислушиваясь, он изнутри обошел вокруг всего забора. Похоже, что Зубицкий готовит удар со стороны главного входа, через проходную. Там, в ближнем переулке, слышно, топчется много солдат, сильно скрипит снег под их сапогами. За паровозным кладбищем на пустыре стоит по-прежнему редкая цепь. Видимо, Зубицкий считает, что у восставших может быть только два решения: сидеть в мастерских или сдаться.

— Через полчаса двинемся, — сказал Лебедев.

Он распорядился натаскать досок под стену одной из каменных кладовых, стоявших в противоположном от пустыря конце двора, полить доски мазутом. Зажечь этот костер, когда люди соберутся к забору. Пламя костра озарит пустую часть двора и этим еще плотнее сделает темноту вдали от огня. А главное, озадачит Зубицкого: «Что это значит — пожар? И на время прикует к себе взгляды его солдат. А нескольких минут уже достаточно, чтобы выломать доски в заборе и выйти на пустырь.

Стало совсем темно. Один за другим потянулись в дальний конец двора дружинники, к ним присоединилось несколько солдат из роты Заговуры. Оставшиеся поддерживали стрельбу. Иззябшая, сползла с баррикады Лиза. Стала навивать на древко полотнище знамени.

— Оторви, — сказал ей Лебедев. — Удобнее нести. Запомни, Лиза: ты будешь беречь это знамя и потом, когда разойдемся.

Лиза тихо сказала:

— Сберегу.

Прошли Терешин с Лавутиным и с ними последняя группа дружинников. Воткнутые в земляной пол, в разных концах мастерских горели два дымных факела. Они почти не освещали цех, только слабые багровые тени от них медленно и словно безнадежно переползали по опустевшим баррикадам и по иссеченной пулями штукатурке стен. Буткин молча стоял на пороге нарядной. Лебедев оставил цех последним.

Он догнал товарищей на половине пути. Шли медленно, осторожно разваливая снег ногами, чтобы он меньше скрипел.

Наконец все собрались во дворе в назначенном месте. Савва и с ним еще шесть человек стояли уже наготове, всунув ломы и топоры в щели забора.