Хрен знат 2

— Иди, собирай всех к столу, но помни, что в следующий раз…

Ещё б не «иди»! Переодеться-то ей надо?

Дед уже во дворе. Сидит, прислонившись к стенке сарая. Весь в думах. В зубах янтарный мундштук с цигаркой истлевшей дотла, на коленях газета. Под ногами Мухтар строит плаксивую рожу. Учуял меня, хвост опустил — и под верстак. Обиделся, падла, что не дали ему помереть.

— Сашка, Степан, ужинать!

— Ох, чёрт его зна-ает, — По газете, дужками вниз, скользнули в траву очки. Что-то наверно вычитал.

И за столом он был в своих мриях: молча смотрел поверх моей головы, машинально махал ложкой и дважды её ронял. А прорвало его, когда бабушка наливала «какаву». Мамка как раз рассказывала о новой учительнице английского языка, с которой сегодня белила стены и потолки. Надо понимать, подружились.

— А Рая…

— Он меня сам допрашивал!

Я сразу и не поверил, что это сказал дед. Настолько неузнаваем был его хриплый голос:

— Мы на его участке из окружения выходили. Сидит старлей, носом клюёт. Встрепенётся, слюнями помажет глаза — и снова за протокол. Гимнастёрка расстёгнута, по две шпалы в петлицах. Ну, старший лейтенант госбезопасности. Это ж тогда приравнивалось к общевойсковому майору. Глазами буравит:

— Вот ты, Дронов, коммунист, бывший председатель колхоза, в Финскую воевал. Скажи, почему отступил и не застрелился?

— Так, — говорю, — если бы все, попав в окружение, руки на себя наложили, кто бы сейчас Москву от немцев спасал? Тем более, есть ради кого.

А он отхлебнул чаю, вызвал конвой и мне:

— За честный ответ, всё что могу. Штрафбат. Надеюсь, больше не встретимся.

Мамка сидит ни жива ни мертва. У бабушки озёра в глазах, и веки как мочаки. Глянул на них дед, понял, что ляпнул что-то не к месту. Крякнул с досады:

— Ладно, пойду вздрему. С партами такая морока…

Я следом за ним из-за стола… поддержать там… а в спину:

— Куда⁈

— Очки принести, чтобы не затерялись. Дедушка их в траву уронил.

— Что нужно было сказать?

— Спасибо!

— Вот так! И больше не забывай! Теперь можешь идти.

Воспитание продолжается.

— Воды там курям принеси! — запоздало окликнула бабушка, хоть был я уже одной ногой во дворе.

Сделал бы я вид, что не услышал, выиграл какое-то время. Так она ж не поленится, выйдет и повторит. Раз повторит, два повторит, а на третий возьмёт и скажет: «Всё Сашка! Не ты мне теперь самый любимый внук, а Серёжа». Пришлось возвращаться за вёдрами.

Нет, думаю, так нельзя! Шпыняет меня мамка почём зря своим воспитанием. Пора уже и у неё заработать хоть какой-то авторитет, а заодно провернуть дела, отложенные на потом. Тем более, знаю как. У мамки-то на старости лет крыша ехала не всегда. Случались просветы. Часами, бывало, куковали без света во времена «вееров». О чём только не разговаривали. В детстве она, оказывается, хотела стать колхозным ветеринаром, или врачом. Как-то по недомыслию накормила цыплят фруктовыми косточками. Не знала, что там есть синильная кислота. Как ни откачивала потом, все передохли. («Уж плакала, плакала!») С тех пор, и поселилась в ней эта мечта. После школы поступала в мединститут. По конкурсу не прошла, и стала учителем. А любовь к нашим братьям меньшим куда она денется? Направь её в нужное русло, мамка и за Кокошу заступился, и сама, для наших котов, сделает дегтярную ванну.

Всё продумал. Вернулся на кухню, сунул в футляр дедушкины очки и говорю:

— Куры у нас отъелись, отяжелели. Старый насест для них уже высоковат. Спрыгнут утром, сослепу ноги переломают, или внутри что-нибудь отшибут. Можно я им на подстилку опилки да стружки с кострища перетаскаю?

Только чувствую, не вовремя я вклинился в их разговор. Глядят на меня бабушка с мамкой, будто бы я о курсах валют спрашивал, а воздух пропитан не сказанным: «Мы же тебя специально отправили за водой, чтоб не мешал!»

И ладно, было б предложено. Молчание знак согласия. Обидно, что выстрелил вхолостую, а я ещё думал-гадал: с кур начинать, или сразу с котов? Курица, мол, материал расходный: сегодня она есть, завтра зарубили, да в суп. А Мурка и Зайчик — совершенно другое дело. Когда мы с Серёгой и мамкой жили далеко на Камчатке, они для бабушки с дедом были вместо меня. Человек такая скотина: ему обязательно нужен кто-то мелкий и слабый, чтобы заботиться о нём и выводить во взрослую жизнь. Это я по себе знаю.

Нет, правильно дед говорил, что думками дурак богатеет. Пока сам не возьмёшься за дело, так оно и останется неосуществлённым проектом. Плюнул на всё, пошёл к Ивану Прокопьевичу. Насилу до него достучался, но дёготь забрал.

А вечер такой ласковый, умиротворённый. И настроение у меня под стать, с лёгкой грустинкой. Таскаю я воду и вспоминаю кошек, которые у меня были, мистические и смешные истории, что с ними происходили.

* * *

Бельчика принесли беспомощным и слепым. Даже плакать ещё не умел. Зимой это было. Поселили котёнка в тёплой духовке. Там он и рос, завёрнутый в тряпочку. Мамка его отпаивала бабушкиной какавой через пипетку, а как подрос — через соску. Тот ест, а она приговаривает: «Чернохвостик ты мой, блохастик».