Хрен знат 2

Пятнадцать минут лишних затратили, пока вышли к мосту. Не к кладке какой-нибудь, а к мосту. Самому настоящему. Его дядька Ванька Погребняков два раза переезжал на гружёном под завязку «ГАЗоне», когда парубком, по этому делу, убегал от ОРУДа. Какой может быть мост на Железнодорожной улице? Конструкция самая простенькая, без излишеств, вроде перил: через речку перекинуты рельсы, к ним присобачены шпалы. Крепко-накрепко присобачены.

Сломают его в девяностых. Не понравится новой квартальной, что ночью, мимо её окон проезжают, легковые машины…

Стою, в горле комок. Музыки топчутся в нерешительности. Не знают, как быть. Им надо вдоль речки. Это нам через мост, и дома. Двинулись было дальше, но Валерка пресёк:

— Куда? Погнали до нас, пацаны. Заодно поглядите, что наши кошки жгруть.

Те:

— А футбол?

— Погнали-погнали! Жарёха это недолго.

— Да неудобно…

— Неудобно хезать в почтовый ящик!

— Тю! — выбухом из-за спин. — Рыбку не можете поделить? Ещё подеритесь!

Это тёть Зоя. В чьём же ещё голосе столько сарказма? На плече тяпка с закутанным в тряпочку лезвием, в руках кирзовая сумка. С работы идёт. Значит сейчас, как минимум, полшестого. Не зря Быш так испереживался за свой футбол.

— Да вот, мам, — впервые на моей памяти атаману нужна чья-то поддержка. — Стесняются пацаны идти на жарёху.

— Ещё чего! — фыркает та. — Ишь ты, каки стесни-итель-наи! Ну-ка вперёд, а то хворостину возьму! Я не Валерка, уговаривать да просить!

— А футбол⁈ — чуть ли не хнычет Быш, но покорно семенит впереди.

— Завтрева будет день!

— Не, — возразил я. — Завтрева никак не смогу. В школу надо идти.

— Каникулы ж! — ахнули все.

— Мамке пойду помогать. Парты красить, ещё что-нибудь. Там будет видно. Наверно на целый день. А какой после краски футбол?

— Ну, — осеклась тётя Зоя, — если оно вам надо, раз вы друзья — товарищи, пошли б помогли. Глядишь, и управитесь до обеда. А нет, так ищите другое время. Потерпите, не облезете. Пол лета ещё впереди.

— А папка? — набычился Сасик.

— Что папка? Что папка? — Встретим твоего папку. Заберём из больницы, домой привезём, накроем на стол. С машиной я сегодня договорилась. Директорский «бобик» дают. Только не верится мне, что вы рядом с ним больше пяти минут усидите…

Глава 11 Домашние огорчения

Дома случилось несчастье. Мухтар захворал.

— Вынесла ему косточек, а он с вечера и не жграл ничего. О-хохо-хохо!

Похоже на чумку. Было у меня хорошее настроение, и нету его. А ведь торопился, что-то боялся забыть… неважно теперь что.

Такая она, Елена Акимовна. Пихает собак и кошек, когда они под ноги лезут. На каждый истошный мяв: «Штоб вы повыздыхали, не ходить босиком!» А как до беды дойдёт, мокрый платок.

Причитает:

— От горе! Кто ж мне теперь будет докладывать, что Сашка из школы пришёл?

И ветер споткнулся на полу вздохе, и листья почти не шумят, и она шепчет, не говорит. По черновому полу змеится потёртая цепь. Ошейник уже отстёгнут, брошен на верстаке. Сдал вахту Мухтар. Уронил морду на лапы, закатил бельма, нюхает вечность. Услышал меня, хвостом шевельнул: всё, мол, прощаю… так жалко!

Я, то ли подумал, то ли произнёс вслух:

— Похоже на чумку. Может, ещё не поздно напоить его самогонкой?

Наверно сказал. У неё аж глаза высохли. И в голос:

— Такое! Ишь, что удумал, перед смертью животную мучить⁈

А то ему сейчас хорошо! Может, водка это единственный шанс вылечить бедного пса! Сколько их в этом дворе было — иных и не вспомню. Одну только Жульку столько раз с того света вытаскивал, что чуть не спилась. Витька с железной дороги поделился со мной этим рецептом, когда я её к ветеринару в сумке тащил. Там всего-то делов, столовую ложку сорокоградусной разбавить водой на треть.

Будь я взрослым, самостоятельным так бы и сделал. А пацану в этом плане доверия нет. Столько уже успел накосячить, что краску в углу коленками трижды протёр.

Вытёрла бабушка слёзы, сменила галоши на башмаки с твёрдой подошвой, схватила штыковую лопату — и в самый конец огорода, яму копать.

Зря, думаю, я ей намекнул насчёт самогона. Была б у меня уйма времени Мухтара спасти. Теперь же она зачастит в хату. Стопудово возьмёт под контроль: не затеял ли я какую-нибудь шкоду? «Язык твой — лев. Он тебя и съест!», — говорила Екатерина Антоновна.

И пошёл я умывать руки, в смысле — примериваться. Нужно ж так операцию провернуть, чтоб комар носа не подточил. Ничего не разбить, не разлить, грязными пальцами не замацать, поставить всё в точности так, как оно до того стояло. Опыта за спиной ого-го! И весь отрицательный. Начнёшь, было дело, своевольничать втихаря — на чём-то, да спалишься.

Отогнал я дурные мысли, снял рубашку, чтобы разную мелочь рукавами на пол не смахнуть. Рюмки трогать не стал, стоят далеко. Выбрал стопарь. Это маленький гранёный стакан на 50 грамм. Их у нас в доме несчитано. А вот самогона осталось сравнительно мало. Дед как-то с лишку употребил, так бабушка убрала банку в буфет и деревянной линейкой замеряла с утра существующий уровень. Это меня не остановило, хоть и оставило на душе неприятный осадок.