Хрен знат 2

Падла ты, думаю, патриот недоделанный! Всё у него априори считается лучшим. И хата, в которой живёт, и баян. Даже школа, в которую ходит. А главное, втирает кому? Как будто я там, во дворе, светильники не развешивал! И шпильку ему:

— А вчерашний Лосяш, что на пляже до тебя прискипался, это что, твой одноклассник?

— Наш, — помрачнев, ответил Валерка. — С Витькой моим до четвёртого класса за одной партой сидел, потом рядом с Надюхой (это наша двоюродная сестра), сейчас вот, со мной. Блудов он, а ни какой не Лосяшин. Редкостное говно! — вырвалось из него. — То в друзья набивался, руку за полметра протягивал. А как старший брат в ПТУ поступил, как будто его подменили. По поводу и без повода возникает. То локтем залез на его половину, то портфель у меня не такой, мешает пройти. Шагу без драки не ступишь. Ладно бы один на один, но не с кодлой, не каждый же день?

Короче, завёлся. Стал вспоминать былые обиды, отягощавшие душу несказанным бременем. Где-то, может, чутка сбрехнул. Ладно Лосяш, у него и по роже видно, что падла ещё та. А другие друзья-товарищи? Нешто они так оскотинились, что не помнят дуэльного

Кодекса: «двое в драку, а третий — в сраку»? И потом, Валерка ещё допризывник, а ровесников этого Блудова скоро в армию призовут, по габаритам почти мужик. Есть ли смысл подключать «шестёрок», чтоб начистить хайло какому-то пацану? Сам что ли не управится?

Не стал я лажать атамана своими предположениями. Работал, в полуха слушал и — честно скажу — радовался. Как хорошо, что в первой школе есть этот самый Блудов, из-за которого мой товарищ не водится с одноклассниками. Не убегает галасвета, чтоб резаться с ними в дыр-дыр, а на своём краю возится с малышнёй. Если бы не Лосяш, насколько бедней было бы моё детство!

…На букве «О» примчался Григорьев, страдающий, как всегда, хроническим недержанием рук. Буром попёр:

— Принесите мне пару газет! Юрий Иванович приказал!

Послал я его к Таньке. Та тоже послала:

— В учительскую сходи. Здесь у меня всё по датам подшито.

Витька сразу на гонор осиротел:

— Санёк, выручай!

— А сам?

— Скажешь тоже! Я как туда захожу, все слова забываю. Руки становятся холоднючими, а по спине пот. Будь другом, сходи! А я тут пока за тебя…

— Да сходи ты, — скривился Валерка. — Этот уже не отстанет.

Это точно, Витька порой надоедливей яндекс браузера!

В коридорах гуляло долгое эхо. Перестук деревянной швабры, грохот отодвигаемой мебели, отдаленные голоса слились в единый всепроникающий гул. Под свежепобеленым потолком подрагивали лампочки без плафонов.

Учительская у нас это дальняя дверь направо. Не успел я в неё постучать, как она распахнулась и навстречу мне вышла моложавая тётка с встречным вопросом под накрашенными бровями: что, мол, тебе?

Знакомая тётка, тысячу раз её видел, а имя и отчество? — хоть убей! Наверно она в нашем классе не преподавала.

Пришлось изворачиваться. Я сделал тупое лицо, и на голубом глазу:

— Юрий Иваныч прислал. За газетами!

— Зайди, — даже не улыбнулась она. — Я подожду.

Нужный номер «Комсомольца Кубани» так примелькался, что я его мог опознать по фрагменту любой страницы. На столе, в общей куче, его, как назло, не было. Пришлось удовольствоваться тем, что осталось — жиденькой стопкой разномастных газет.

— Всё? — лаконично спросила тётка, нетерпеливо позвякивая связкой ключей.

Я угукнул в ответ и вдруг… под вешалкой, на полу, наткнулся глазами на Витькину рожу, размноженную офсетной печатью. Её попирали с обеих сторон мамкины чехословацкие туфельки. Вот я обрадовался! А газета считай что пропала. Тем ведь, под вешалкой, больше всего натоптано. Куда её, всю в извёстке? — ни в архив, ни в Медвежьегорск. Ладно, Витёк разберётся. Главное, «шоб було».

Ремонт грязное дело. На только что вымытом техничкой полу опять проступили известковые полосы. Тётка шевелила копытами, стараясь на них не ступать. У меня получалось хуже, потому что короче шаг. Кто это может быть? — попутно гадал я. — Завуч? Да нет, не похоже, та у нас крашеной блондинкой была. Наверное, всё-таки, учительница немецкого языка. А больше и некому.

— Наконец-то! — обрадовался Валерка. — Тут скоро ступить будет некуда. Бышара совсем озверел: тащит и тащит, а этот… ему бы «Цыганочку» танцевать… все пальцы поотбивал. Ох, чувствую, они без меня там накрасят!

«Этот», который Григорьев, шеей краснел, но больше никак не выказывал своё отношение к отповеди. Даже «Цыганочку» схавал, а может, просто не въехал, что это намёк на его «недержание плеч». Свалил с видимым облегчением. Даже не стал спрашивать, есть ли среди газет, которые я принёс, то, ради чего он, собственно говоря, и пришёл.

К обеду подул ветерок. Полупрозрачная тучка застила солнце. Работать стало чуть легче. Мишка окучивал Льва Толстого, а мы с атаманом ещё не «прохлопали» Алексея, когда подошёл дед.

— Шабашим! — сказал. — Руки моем, и по домам. После обеда можно не приходить. Мы с Иванычем сами управимся.