Хрен знат 2

Даже родную улицу я не узнал. Во-первых, было темно, а во-вторых, ни одного знакового ориентира фары такси не выхватили. Переезд был закрыт на вечный шлагбаум. Метрах в сорока от его пологого спуска, под полотном железной дороги, успели пробить автомобильный тоннель. Там, где дорога изгибается полукругом, прежде чем нырнуть под него, мне почему-то вспомнилось, что на этом вот самом месте, когда-то горел наш пионерский костёр. Если всё повторится в точности как тогда и мамка меня заберёт в новую школу, здесь я буду читать стихи поэтессы Людмилы Щипахиной из её дебютной подборки в свежем номере «Юности».

Таксист был не местный. Мы разыскали друг друга в аэропорту Краснодара и за время долгой дороги успели почти подружиться. Поэтому я не скрывал своих негативных эмоций, а он, тоже вслух, удивлялся: как может человек, заплативший не торгуясь и наперёд, так сильно переживать из-за отсутствия на штатном углу какой-то сраной керосиновой лавки? Так ведь дело не только в ней. Большая часть территории между нашей рекой и железнодорожной насыпью включая грунтовку, по которой нас когда-то катал дядька Ванька Погребняков, теперь была отгорожена высоким бетонным забором. На берегу ни единого брёвнышка. Там где до изгиба реки тянулись, одна за другой, пирамиды круглого леса, теперь пролегала другая дорога, покрытая слоем асфальта, который уже успел постареть и потрескаться. Всего-то семь лет я по этой улице не ходил, а как всё изменилось!

Забор обрывался в районе подстанции. Потом, по идее, должна была начинаться смола с оранжевым огоньком в окнах теплушки, фонариком-шляпой на деревянном столбе, раздаточной гарнитурой, похожей на высокий шлагбаум. Я приник к боковому стеклу, чтобы вовремя скомандовать «стоп», да так и остался сидеть с онемевшим ртом, пока не закончилась улица. Потому что не было ничего: ни смолы, ни железного бака.

— Куда теперь? — поинтересовался таксист, остановившись возле ворот ДОКа недалеко от сторожки в которой когда-то ночами дежурил дед.

Я отодрал от нижней губы присохшую сигарету, сплюнул и мрачно сказал:

— Поехали в обратную сторону, только помеденней…

Хорошее настроение, в котором я только что пребывал, резко скатилось к минусовым значениям. И дело не в том, что я пролетел мимо родного дома, где были всегда искренне рады каждому моему возвращению. Просто, как пел когда-то Евгений Мартынов, «этот город меня узнавать не хотел». Он жил теперь по каким-то другим законам. Я это почувствовал ещё до того как увидел и осознал.

Исчезли пешеходные тропки, петлявшие по-над дворами между стволами фруктовых деревьев. Сливы, тутовник, вишни и абрикосы безжалостно вырубили, участки расчистили, перекопали и засадили картошкой. Улица стала казаться шире, но сосед до соседа перестал

ходить «напрямки». От огородов в поле люди стали отказываться из-за ночных копателей. Тонким, но непрерывным потоком, в наш небольшой городишко вдруг потянулись переселенцы из братских республик. Одни покупали дома и машины, другие жили лишь тем, что успевали убрать за хозяев их урожай. Свои вроде бы люди, но с чуждым каким-то менталитетом. Многие из местных табу ими не воспринимались всерьёз. По Куксе поплыли пакеты с мусором, а на её берегах стали появляться стихийные свалки. Может быть, дело и не в чужаках. Вернее, не только в них. А просто в масштабах целой страны, из-под спуда людского нутра, нагло попёр индивидуализм. Почти все старожилы, занявшиеся промышленной выделкой шкур, или разведением пушного зверька, стали использовать нашу речку как канализационный коллектор. Из бетонированных траншей, по которым когда-то поступала вода для полива помидоров и огурцов, потекли в обратную сторону нечистоты и кислота.

«Своих» поняли и простили. А вот с чужаками подчёркнуто не общались. Ну, если человек закапывает кювет для проезда личного автотранспорта и при этом прекрасно видит как соседи, наоборот, чистят свои участки, значит, хата ему не очень-то и нужна. Зачем неразумному объяснять, что в случае наводнения саманные стены нужно защищать полиэтиленом и укреплять мешками с песком?

Но были среди новых жильцов и такие, которых приняли сразу, безоговорочно, как своих. Из среднеазиатского региона вернулся к родным берегам дедушка Русик — невысокий квадратный мужик с ладонями как две подборных лопаты и тоской в запавших глазах. Вернулся с неполной семьёй — худенькой бессловесной супругой и дочкой «колясочницей» школьного возраста. Сын припозднился на десять лет, доматывал срок в мордовской колонии. Брехать не буду, на суде не присутствовал, но уверяли люди, что это он за сестричку свою отомстил. Не повезло девчонке. Она оказалась на автобусной остановке во время стихийной криминальной разборки и ей прямо в позвоночник срикошетила случайная пуля.