Хрен знат 2

Мне кажется, это была самая долгая пауза в моей жизни. Где-то за углом на Садовой, где компактно селилось высшее городское начальство, громыхала телега. Над крышею главпочтамта нарезал мёртвые петли мохноногий турман. Я насчитал десять, пока дело не сдвинулось с мёртвой точки:

— Ну, хорошо, — наконец-то сдалась мамка. — Я согласна, но под вашу ответственность. Значит, завтра в восемь утра?

— Да! — просиял Кириллович.

По пути к автобусной остановке, взрослые решали технические вопросы. Что с собой брать? Как одеться? В этом плане детство — золотая пора, когда обо всём думают за тебя.

На том распрощались. Довольный собой, редактор закосолапил назад, туда, где мы его подобрали. Толпа разомкнулась, сомкнулась и только синяя шляпа, как поплавок, который ведёт крупная рыба, какое-то время обозначала его нахождение.

Близился обеденный час. Очередь на остановке была такой, что не протолкнуться. Старушки, расторговавшиеся на рынке, старики с сабельными шрамами на лице. Здесь же толкалась дурочка Рая в сатиновых шароварах и красной цветастой рубашке с закатанными рукавами. Наверное, ходила в кино на «Кавказскую пленницу».

Мамка глянула на всё это буйство красок:

— Пойдём-ка, сынок, пешком, — как я успел заметить, она уже не хромала.

Проезжая часть была отгорожена от автобусной остановки высокими поручнями из железных дюймовых труб, окрашенных в жёлтый цвет. Пришлось возвращаться назад к перекрёстку, откуда до нашего дома всё прямо и прямо.

Шли по проезжей части. С правой стороны от дороги рабочие клали тротуарную плитку. По цвету она мало чем отличалась от тех образцов, что показывал дядька Петро, но была более крупной и явно фабричной, с рисунком в тетрадную клеточку. Да столько ему и за месяц не наскирдовать! Пыхтел бензиновый генератор. Гулко стучала электротрамбовка, очень похожая на мою, но не моя.

Мамка больше не держала меня за руку, не ускоряла шаг. И я за ней поспевал без перехода на короткие перебежки. Всё порывался спросить, не попадались ли ей книги писателя или поэта Евгения Титаренко, но так и не смог вставить никакой отсебятины в долгом потоке встречных вопросов. Началось, как обычно, с наезда:

— Почему я должна узнавать последней, что мой сын пишет стихи?

— Так все сейчас пишут, — не моргнув глазом, ответил я. — Вон Олька Печорина поэму про Ленина сочинила. 22 апреля всей школой стояли, слушали. Откуда мне было знать, что получается хорошо?

— А матери своей ты мог бы что-нибудь прочитать?

— Когда⁈

— Да хоть сейчас! А мог бы и раньше в письме выслать.

Тут я конечно неправ. Мамка бережно относилась к детским удачам своих сыновей. Хранила рисунки, школьные дневники и тетрадки, поделки, что мы с Серёгой дарили ей на 8 марта. Если б не за плечами взрослая жизнь, у меня бы и в мыслях не было утаить от неё хоть что-нибудь из написанного. Сам бы прибежал и принёс.

К моему удивлению, про зайца ей очень понравилось. Она даже засмеялась:

— Не ездил ты на коляске. На руках приходилось носить. Было кому. Ты в два годика уже пел: «Тамино, тамино, кто-то свистнул бутылкой в окно». То ли придумал сам, то ли у кого-то подслушал? Песня тогда была модная «Домино»…

Потом потихонечку, исподволь, мамка переключилась на нашу школу. Её интересовало всё, что я знаю о преподавателях, учебном процессе и конкретно Илье Григорьевиче.

Я перешёл к его личности, когда мы уже подошли к магазину при Тарном заводе. Только хотел сказать что он «тоже когда-то был лётчиком», но бог миловал, не успел, а то бы мамка расстроилась. Смотрю, по ступенькам спускается наш Небуло и на меня смотрит. Лёгок блин на помине. Он тут недалеко в двухэтажном доме живёт. Шёл, наверное, на обед, а по пути заглянул за хлебом. Нас увидел, образовался. На моё «здрасьте» кивнул головой, а перед мамкой

приподнял шляпу:

— А это, как я понимаю, наш новый преподаватель истории? Документы с собой?

* * *

Так и не довелось Илье Григорьевичу во время пообедать. Взял он мамку под ручку и попылили они по своим школьным делам. А я на другую сторону перешёл. Своих дел полно.

Иду, а навстречу тот самый снайпер, что Витьке Григорьеву из рогатки в лоб закатил. Куда-то падла целенаправленно чешет. Это метрах в двадцати от того места, где я последний раз видел Лепёху. Там большие акации вдоль тропинки растут, а на нижних ветвях воробьи прячутся во время жары. Хоть бы переоделся. Глядишь, я бы его не угадал. Тропинка узкая, двоим можно разойтись только впритирку, если кто-то из них повернётся бочком. Кругом мочаки свекольным соком воняют. Нескоро укладчики плитки сюда доберутся.

Скользнул снайпер по мне оценивающим взглядом. Мол, много вас по улицам ходят. Может, в кого стрелял, всех разве запомнишь? Но вижу по роже, что не в жилу ему подрывать свой авторитет, под хмыря в костюмчике прогибаться.

А мы люди не гордые. Посторонился чуток, руки опустил, жду.