Хрен знат 2

— То я и смотрю, рогатка уж больно приметная. Где, думаю, я её видел? Чё делать то будем, Санёк?

— Сегодня или вообще? Если сегодня, то мы с тобой можем и в город на почту сходить. А вот за хлебом и молоком… не завтра, так послезавтра как пить дать попадёмся. Их территория. Но раз уж мы с тобой здесь и нас ещё не увидели, есть предложение сходить на разведку. Чуть что, убежим.

Сказано сделано. Витька всё порывался подползти вдоль кустов к тыльной стене хозяйственного магазина, что слева от площади, но я его убедил сделать пешком крюк и оценить обстановку с другой стороны, откуда не ждут.

Если не считать дошколят, которые стояли на васаре, пацанов было не меньше семи. Одни уходили в одиночку и парами, другие возвращались с обеда, а оставшиеся играли в козла: прыгали друг через друга от жирной черты, за которую нельзя заступать. Метра три по воздуху пролетали. Спорили, но не дрались. Берегли силы для нас.

Место они выбрали не очень удачное, вдоль реденького забора, чисто формально огораживающего территорию барачных построек. Только там и была земля. Остальная площадь выложена булыгой, на нём не попрыгаешь.

— Ну и где он?

Я тоже, как ни присматривался, а виновника торжества среди пацанов не приметил. Только хотел сказать, что должен быть где-то тут, как вдруг открывается дверь сортира и выходит оттуда этот кнутяра. Везучий падла! Метрах в пяти от этих дверей мы только что были, оттуда и ушли на разведку. Штаны и рубашка, понятное дело, другие, но рожу-то не переоденешь!

— Слабенько ты его! — критикнул Витёк, будто бы с тридцати метров мог что-нибудь как следует разглядеть.

В качестве оправдания, я показал ему левый кулак со сбитыми костяшками пальцев и сделал отмашку. Типа того что погнали, есть у меня план.

Отступили в сторону парикмахерской.

— Сегодняшний шанс мы упустили, — подосадовал я. — Но зато получили подсказку. Он нас будет ловить около магазина, а мы его в это же время возле сортира.

— Сейчас? — уточнил Витёк.

— Круглосуточно, — съёрничал я. — Рубль не потерял?

— Не, вот он, в конверте.

— Ну, погнали тогда в город. На обратном пути сюда заглянём.

Памятуя о завтрашней поездке на семинар, я двигался скорым шагом. Хотелось покончить хотя бы с одним обязательством из тех, что успел взвалить на себя. Григорьев за мной едва поспевал, как ни размахивал своими клешнями. Ему очень хотелось поговорить, а мне вспомнить Евгения Титаренко или название хотя бы одной его книги. Почему-то казалось, что это важно.

Чтобы задать очередной вопрос, Витька делал короткий рывок, оборачивался ко мне и какое-то время двигался спиною вперёд. Я отвечал короткими фразами, иногда невпопад.

— Слышь, Санёк, а откуда у тебя рубль?

— Оттуда, откуда и у тебя.

— Так я заработал.

— И я.

— Где это ты смог рубль заработать, если в больнице лежал?

Гм-м… а действительно, где? Вот докопался!

— Стишок написал! — брякнул я от балды. — Его скоро в «Ленинском знамени» напечатают, а пока заплатили мне гонорар.

— Ка-аво-о⁈ — взвился Витёк.

— Гонорар, — пояснил я. — Так называются деньги, которые платят писателям и поэтам.

— Каво ты хочешь в лапти обуть, поэтичная твоя рожа⁈ —

Вишнёвые зенки моего корефана стали похожи на две амбразуры из которых ведётся огонь. Костяшки на кулаках побелели. Вернуть его в рамки мирного разговора можно было только одним способом:

— Спорим на шалабан?

Витька с готовностью разбил сцепившиеся ладони, но всё ещё не выпустил пар:

— Ну, брехло… ну брехло… — повторял он, как заведённый.

— Между прочим, завтра меня дома не будет, — с прохладцей сказал я. — В восемь часов из редакции приедет машина и отвезёт меня в Краснодар. Спорим на шалабан?

Григорьев конкретно завис, а я продолжал его добивать:

— В автобусе со мною поедет тот самый поэт Михаил Рязанов. Спорим ещё на один? А в Краснодаре я буду встречаться…

— Иди-ка ты в жопу! — отмахнулся Витёк и повернул направо, в сторону нашего бывшего школьного филиала.

Здесь мы учились до пятого класса. И был в коллективе один никчемный пацан Сашка Рязанов. Из тех, что ни петь, ни рисовать. Даже ушами шевелить не умел. И вот, чтобы придать себе какой-никакой вес, назвался тот Сашка сыном поэта Михаила Рязанова, чьи стихи частенько печатались в районной газете. На девяносто процентов ему поверили. И стал тот носитель знаменитой фамилии очень авторитетным товарищем. Отца кстати, в школу не приводил, как его ни просили. Отнекивался, типа тому некогда. Но однажды принёс тетрадный листок, мелко исписанный взрослым почерком. Там был стишок про войну, фрица и дождь. С матами или нет, то память не сохранила. Помню только, что каждое четверостишье заканчивалось строфой: «Потому что моросит дождик, дождик». Уж слишком раскатисто Сашка читал слово «моросит», не хуже чем Витька Григорьев.

После того случая поверили мы ему окончательно. А врал ведь, падла! Встречался я с Михаилом Варламовичем по редакционным делам. Домой к нему неоднократно захаживал. Записывал передачу на телевидении о жизни его и творчестве. За двадцать лет не забыл, спросил его насчёт Сашки.

— Не знаю такого, — прозвучало в ответ, — и никогда не знал.