Хрен знат 2

— Можно закурить и опра-а-авиться! — радостно хохотнул Киричек и, потирая ладони, просквозил мимо нас к выходу.

А справа на ухо:

— Санёк, ну чё ты сидишь⁈

— Чё,чё! Не видишь? — некуда!

— Посунься тогда, попробую проскочить…

Нет, это просто заколдованный мост! В каком только детстве автобус к нему ни подъедет, всегда получалось так, что я создавал пробку и кому-то сильно мешал. Сегодня Витьку. А что прикажете делать, если сзади поэты один за другим семенят к выходу, слева девчонка раком стоит, копошится в своей корзине — ищет газетку, ибо «главного контролёра» в одночасье скрутило посрать. Только что от кресла не оторвёшь, а тут… наверно, с досады. То нагнётся бедная девка, то выпрямится струной. С одной стороны, взрослых пропустить надо, а с другой — несносный ребёнок ногами сучит и чуть ли ни басом: «Та-ай!!!» Тут ещё корреспондент хренов, юный журналист года, топчется по ногам. Хорошо хоть, Тайка не видит. Ну, падла! Выйдем отсюда, я тебе всё скажу!

Большой деревянный мост в районе Заречного, был построен в середине сороковых. К этому времени он здорово сдал. Движение по нему стало подчинено множеству инструкций и правил. Одно из них я запомнил ногами. Первым на ветхий настил въезжает пустой автобус, а следом за ним идут пассажиры без багажа. Эх, как давно это было, а не забыл!

Витька догнал меня ближе к середине реки, когда злость на него почти улетучилась:

— Гля, как красиво!

Чувствует, падла, что виноват и хочет обезопаситься, перевести разговор в спокойное русло. А по сути, красоты ему всегда были по барабану. И в дыню не дашь: девчонка недалеко позади, тащит за руку своего серуна:

— Тай, ну подсади, дай мне на перила залезть!

— Нельзя, дядя шофёр будет ругаться.

— Он не увидит.

— Как не увидит, если в автобусе зеркало специальное есть?

— А я ему скажу, что я это не я!

— Врать, Димка, нехорошо…

Не до нас ей. Процесс воспитания — разновидность вечного двигателя. Он не должен заканчиваться никогда.

— Витёк, — процедил я, рассматривая свой правый кулак, — а ну расскажи, как себя ведут победители всесоюзного конкурса. Они так же как ты топчутся по мозолям соседей, пхают девчат, которым они нравятся, сшибают с ног пацанят, срут на всех остальных, чтоб всегда и во всём быть первым и только первым?

— А что ещё оставалось, твои штаны обоссать⁈

Вот же упрямый козёл! Никогда не признает, что был неправ, хоть ты его убей!

— Пош-шёл ты!

Витька семенит рядом. Он чувствует себя некомфортно. Вдруг, да откажут от пирожков? Растерянно смотрит по сторонам, ищет подсказку. Наконец, забегает спиною вперёд, чтобы задобрить меня комплиментом:

— Ну, ты, Санёк, с бабами!!! Я так не могу!

Кубань — равнинная речка, намного спокойнее и шире нашей Лабы. Когда схлынет летнее половодье, она щедро делится руслом с наносными зелёными островками. Оно ведь как? — несло по течению веточку, да зацепило за шальную корягу. Пробовала от неё оторваться, да не смогла, жидкою грязью сначала слепило, потом засыпало. Хоть и хочется на волю, а всё! Надо угомониться пустить корни, отрастить крону и кланяться солнцу. А вы говорите, откуда в реке груши да яблоки?

Под Заречным мостом (это он так по имени ближайшего хутора называется) таких островков сразу два. Там и там местные пацаны. Тягают на удочки галавчиков, чернопузов, прочую рыбную мелочь типа пескаря с краснопёркой. На их молчаливую суету внимательно смотрит Киричек, брезгливо отстранив руки от закопченных перил.

Это в прошлом июне бригада «Мосфильма» здесь куролесила. Снимали огневой эпизод из фильма «Железный поток». Как отряды красноармейцев прорвали кольцо окружения и ушли из станицы по этому вот мосту, в самый нужный момент его запалив. Сзади нас те самые тополя, впереди глинистый склон, по которому статисты с винтовками съезжали на задницах. А там, где автобус стоит, бегал артист Николай Трофимов и спрашивал: «Где моя рота?»

Мой будущий свидетель смотрит будто бы вниз, а наезжает на нас:

— Что, гандрюшата, вязы хронометру ещё не скрутили?

— Разве можно? — уважительно шепчет Витёк. — Вот они, за пазухой, тикают, — и локтем меня бок, — а это кто?

— Как — говорю, — кто? Это поэт Александр Киричек…

Судя по возрасту, Сашка сейчас активно донашивает первую из семи своих жён, если считать лишь тех, с которыми будет расписан официально. Она у него работает корреспондентом «Ленинского знамени». Поэтому добавляю:

— Стихи Александра Васильевича часто печатают в нашей газете. А мама его живёт около нашей школы. Второй дом от угла.

— Читал он, как же, ага! — хмыкает будущий многожёнец и снова глядит вниз.

Я мог бы его посрамить, да не вижу смысла. А так Сашка поэт штучный. Иногда такое ввернёт, что диву даёшься, где выкопал? А ещё он любит родные места, как больше никто:

'Моя колхозная станица,

Без коленвала, без тягла,

Как ты сумела возродиться?

Как только выдюжить смогла⁈'

Последний раз я виделся с ним в доме, где когда-то жила его мать. Иду от врача, слышу во дворе стук. Глянул через забор — сидит. На коленях крыло от бежевой «Ауди», а он его молотком наяривает, типа рихтует.

Ого, думаю, жив курилка!

Он по железке: Бух, бух!